Товарищ генерал
Шрифт:
"Летняя и осенняя кампании 1942 года закончены. Достигнуты большие успехи. В результате грозного наступления наших войск враг отброшен к Кавказу и к Дону и наземные коммуникации между центральной Россией и областью Кавказа, имеющие жизненное значение для дальнейшего ведения войны, полностью перерезаны… Русские, силы которых значительно уменьшились в результате последних боев, не смогут уже в течение зимы 1942/43 года ввести в бой такие силы, как в прошлую зимнюю кампанию. Что бы ни произошло, но более жестокой и трудной зимы уже не может быть!"
— Значит, не только мы, советские военачальники, ошибаемся,
— А вы посмотрите, товарищ командующий, какие задачи в этом приказе Гитлер ставил разведке. И как она его подвела! — с азартом говорил Сурин.
И Харитонов прочел:
"Только по данным, доставленным разведкой, которая будет интересоваться не только тем, что происходит на вражеской передовой линии, но и тем, что делается в тылу противника, можно будет иметь картину положения противника, своевременно обнаруживающую его наступательные намерения, которые вызовут соответствующие контрмеры".
— Где же была их разведка, когда наши войска накапливались, чтобы окружить Паулюса? — недоумевал. Сурин. — И когда мы готовились ко второму этапу этой битвы?
Харитонов усмехнулся, потом вдруг, по обыкновению, нахмурился и озабоченно проговорил:
— Все это так. Но торжествовать рано! Я думал, что покончил с Клейстом, а он кое-чему выучился у нас и побил меня под Славянском. Мне еще придется иметь с ним дело…
В середине января 1943 года 6-я армия под командованием Харитонова из левофланговой армии Воронежского фронта превратилась в правофланговую Юго-Западного и, продолжая наступать из Кантемировки на Купянск и Балаклею, довершила разгром 8-й итальянской армии.
Началось новое наступление войск Юго-Западного фронта на Харьков и в обход Донбасса. Примечательно, что эта задача была поручена 6-й армии Харитонова. То есть действовать ему пришлось там, где он в прошлом году потерпел поражение. Теперь армия его была ударной и ее конечная цель была та, что предназначалась ей в январской операции прошлого года, — выйти в обход Донбасса к Запорожью.
6 февраля 6-я армия освободила Балаклею и Изюм. Ту Балаклею, что никак не могли взять в прошлом году. В ней тогда соединились немецкие войска, отрезавшие двум нашим армиям пути отхода за Северный Донец. И тот Изюм, что немцы называли "задней дверью Донбасса".
Возможно, и сейчас не взял бы Харитонов эти ключевые позиции врага, если бы не научился распознавать вражеские уловки.
Один из его корпусов, подойдя к реке Айдар, вместо того чтобы форсировать ее с ходу, остановился. Командир корпуса докладывает:
— Согласно показаниям пленных и отобранным у них солдатским книжкам, есть основание полагать, что противник подтянул к рубежу реки две новые дивизии. Принимаю решение перейти к жесткой обороне!
Быстрая проверка этих данных Суриным помогла Харитонову предотвратить ошибку командира корпуса. Оказывается, немцы в плен подбросили своих разведчиков и книжки им подсунули фальшивые.
8 февраля части 6-й армии перерезали железную дорогу Харьков-Лозовая. Они успешно продвигались к Днепропетровску и Запорожью. Проезжая места, где дрались в окружении бойцы и офицеры армии, которую Харитонов в прошлом году прикрывал, видя эти засыпанные снегом овраги, где отбивались от
Шпаго, догадываясь о душевном состоянии командарма, в свою очередь не мог не размышлять об этом. Вдруг Харитонов повернулся всем телом к адъютанту и неожиданно спросил:
— Ты Маркса читал, майор?
— Читал, товарищ генерал! — еще не зная, к чему клонит Харитонов, неуверенно ответил Шпаго.
— Его ответы на вопросы дочерей… — напомнил Харитонов.
— Этого не читал! — искренне признался адъютант.
— Дочери спросили его: ваша отличительная черта? Знаешь, что он ответил?
— Не знаю, товарищ генерал!
— Единство цели! — с расстановкой произнес Харитонов и, помолчав, добавил:-Да вот что огорчает: стремительное продвижение танков не обеспечивается такой же бесперебойной, быстрой доставкой горючего. Проходимость автомашин в условиях этих метелей не может сравниться с гусеничным ходом танков. Да и осталось вполне исправных не густо. Не более пятнадцати, как сообщает командир корпуса. Правофланговый стрелковый тоже изрядно оторвался от баз снабжения. Противник разрушил дороги, взорвал мосты, вывел из строя железнодорожные станции. Попробуй снабжать войска в этих условиях!
— Сейчас вся надежда, товарищ генерал, на советских людей освобожденных районов! — воскликнул Шпаго. — Вы посмотрите, стар и мал выходят на расчистку дорог. На санях от села к селу везут снаряды, патроны, продовольствие прямо на передовую.
А оттуда раненых. Я, товарищ генерал, без слез не могу на это смотреть. Я же украинец! Сердце переполняется гордостью. Так всех бы и расцеловал!
Харитонов выпрямился, вскинул глаза на адъютанта и, повеселев, словно преобразился.
— А я что ж, по-твоему, слепой? Не вижу? Не чувствую? Хоть и волгарь, а, сам знаешь, Украину люблю! Я здесь за Советскую власть дрался, Днепрогэс строил. И в эту войну второй год кружусь. Меня Клейст отсюда за Дон укатал, а я опять здесь. Думаешь, спроста это?
— Знаю, товарищ генерал, что вы любите Украину. Помните, остановились у пограничного столба. Я вам стихи читал из армейской газеты. Наш фронтовой поэт Вышеславский Леонид, мой тезка, сочинил про чайку. Как она бумерангом возвращается в родные места. И стихи заканчивались так: "Нам тоже надо возвратиться. Такими уж мы рождены!"
Надежда Федоровна, часто замечая озабоченность мужа, видела свое призвание в том, чтобы создать ему сносные условия быта.
Она хлопотливо устраивала свой семейный очаг во всех этих десятках сел, которые менялись на пути движения армии в неизвестном ей направлении, взяла на себя всю переписку с его родными, которые теперь оказывались в таком же положении, как и она в то время, когда недоумевала, почему он не отвечал на ее письма.
Она писала сестре Харитонова:
"Здравствуй, Шура!
Федя получил твою открытку. Большое спасибо. Пишу за него я.
У него нет времени, очень много работы, результаты которой ты должна знать по газетам. Вот уже третий месяц, как живу у Феди.
Счастлива, что имею возможность быть около него. Шура, пиши чаще, получить письмо на фронте-большая радость. Желаем здоровья. Целуем.
Федя и Надя".
Она действительно была счастлива, и только одно обстоятельство расстраивало ее.