Товарищи (сборник)
Шрифт:
— Узнала, — сказал Остапчук.
Вдруг почувствовал, как начал таять и совсем исчез осадок от разговора с Синцовым. Еще не трогая с места, но встряхнувшись корпусом в седле, почувствовал, как застоялась лошадь.
— Раскормил ты ее.
Но Зорька взяла с места охотно. Остапчук ехал рядом на своем лохмоногом жеребце, на полкорпуса приотставая от Лугового. Взглядывая на них, Луговой не впервые уже подумал, как ординарец и его конь пришлись один к другому. Сутуловатая спина Остапчука
Там, где ступали копыта лошадей, оставались зыбкие ямки. Их тут же заравнивал ветер песком, и снова позади лежала гладкая, как скатерть, степь.
— Кажется, подпруга туговата?
— Ни, в самый раз.
— Давно перековал?
— З недилю.
Между ними сразу установился тот язык, который им обоим был понятен. И чем больше Луговой втягивался в этот неторопливый разговор с ординарцем, тем больше охватывало его успокоительное чувство возвращения в свою семью.
Однообразная днем, с наступлением темноты преображалась моздокская степь. Голубоватые при лунном свете буруны уходили во все стороны волнами застывшего моря. Вспыхивала вкрапленная в песок слюда. Прикаспийский ветер дул в спины.
Догоняя свой полк, Луговой поравнялся с первым эскадроном. В голове его ехал лейтенант в синем чекмене. Лошадь Лугового, став поперек дороги, преградила ему путь, и лейтенант уже поднял в руке плеть, чтобы наказать ее, но Луговой опередил его.
— Я командир полка. Будем знакомы.
Лейтенант ответно козырнул. С молодого, почти юношеского лица глянули неулыбчивые глаза.
Луговой сдерживал нетерпеливую Зорьку.
— Сколько уже прошел эскадрон? Успеем до рассвета выйти к Куме?
Лейтенант внимательно вглядывался в лицо Лугового.
— Вряд ли. Успеем только до развилки.
— На развилке свернете влево, — сказал Луговой.
— Почему? У меня по маршруту направо поворот.
В тон ему Луговой спросил:
— Когда вы отдаете в эскадроне приказание, у вас тоже спрашивают — почему?
Сзади, в рядах эскадрона, кто-то звучно хмыкнул. Командир эскадрона безвольно уронил руку с зажатой в ней плетью. Луговой спокойно продолжал:
— Утром тщательно замаскироваться между бурунов и ждать темноты. Но предварительно выслать к колодцам разведку.
Лейтенант кашлянул.
— Мне самому поехать с ней?
— Или вашему заместителю. Но столкновений с разъездами противника избегайте. Если же не удастся, чтобы ни один не ушел. Запомните — мы здесь для немцев не существуем. — И, уже тронув лошадь, обернулся: — Если будут пленные, доставить в штаб полка живыми.
Вслед отъехавшему Луговому в шеренгах эскадрона обменивались
— Выходка казачья, а по разговору городской.
— Сейчас все молодые говорить гладко выучились.
— Лошадь под ним донская.
— Еще молоко на губах, а уже комполка. Как баба вареники, так и командиров теперь: шлеп, шлеп.
— Слыхал, как он твоему Дмитрию впечатал?
— Как?
— Мое дело отдать приказ, а ваше — исполнять.
— А за пленных что?
— Если хоть один волос с головы упадет — расстрел.
— Ну, в бою видно будет.
— Мягкие у наших командиров сердца.
Остановив эскадрон, Дмитрий Чакан стал вызывать добровольцев в разведку. Сломав ряды, казаки тесно окружили его. Привставая на стременах, он крикнул так, что лошади шарахнулись:
— По местам! — Покашливая, казаки опять построились в шеренги. — Кто же в разведку свадьбой ездит? Ты, Ступаков, поедешь, Манацков, Барбаянов, Пятницын, Зеленков. Я шестой. А вы, папаша, хоть не толчитесь.
Чакан обиделся:
— Почему?
— Когда командир приказывает, не положено обсуждать.
Но когда, отъехав от эскадрона, разведка углубилась в степь, Дмитрий обнаружил, что с ним не шесть, а семь человек. Подъехав к отцу, который пристроился в хвосте разведки, Дмитрий наклонился с седла.
— Чем в эскадроне дисциплину нарушать, лучше бы вы, папаня, остались дома.
Чакан возмутился:
— Так мне и надо, старому дураку. А мне твоя мать на дорогу все уши прогудела: «Если Митьку найдешь, глаз не спускай. А не убережешь, можешь и сам не вертаться». Отблагодарил за милую душу! — Сняв шапку, Чакан низко поклонился сыну.
Дмитрий молча отъехал от него и с этой минуты больше в разговоры с ним не вступал.
Доехали до первого колодца. Был он вырыт в черном песке на совсем голом месте и даже не огорожен камнем. Все вокруг изрезано было колесами машин и повозок, истолчено копытцами баранты. Лишь кое-где увлажненный песок пророс жесткой травой.
Куприян Зеленков, спешиваясь, лег грудью на песок, вглядываясь в темную дыру, вдыхая солонцеватую сырость.
— Блестит? — не выдержав, спросил Дмитрий.
— Нет воды, — обронил в колодец Куприян.
— …нет воды, — отчетливо ответил колодец.
Куприян отшатнулся.
— Будто там кто живой сидит.
— …си-дит, — раздельно повторил колодец.
— Засыпали сволочи, — отряхивал с колеи песок, сказал Куприян. Наклоняясь, он вдруг внимательно вгляделся себе под ноги. — Конский навоз. Не больше как минут десять здесь были.
— Много их? — спросил Дмитрий. Куприян снова нагнулся.
— С десяток. Две лошади раскованы, на других шины новые.