Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Клементьева слушали внимательно. Его тост был необычным. В словах Клементьева была озабоченность хозяина, желание принести пользу Отечеству. Корф уловил краем глаза, что некоторые из чиновников перешептываются. Один даже укоризненно покачал головой, и генерал-губернатор поспешил на помощь Клементьеву:
— Эта охрана будет стоить правительству, конечно, дешевле посылки с той же целью военных крейсеров!
— Истинно так, господа, — добавил Рязанцев, и его умное лицо стало печальным. Не поднимаясь, он негромко, но так, что все слышали его, сказал: — А сейчас моряки
В кают-компании стало тихо. Все знали, что в минувшем году непригодный для крейсерства старый клипер три месяца нес сторожевую службу в Беринговом море, охраняя лежбища морских котиков. И когда американские зверобои попытались напасть на лежбище Командорских островов, русский клипер помешал им, а затем, во время преследования браконьеров, погиб.
— За русских людей, посвятивших жизнь свою освоению и защите богатств столь далеких окраин Отечества нашего, — поднял тост Корф, и все присоединились к нему…
…Была глубокая ночь, когда Клементьев, проводив Лигова, остался один. Он прошелся по судну, проверил вахтенных и направился в свою каюту. Чувствовал он себя усталым. День выдался хлопотливый. Нужно было хорошо отдохнуть. Назавтра предстояло много дел.
Клементьеву показалось, что в каюте душно, он открыл иллюминатор, выходивший в сторону города. В осеннем мраке безлунной ночи ярко светились редкие огоньки. Георгий Георгиевич отыскал взглядом освещенные окна дома Ясинского и долго смотрел на них, думая о Тамаре.
Не знал капитан, что в эту же ночь смотрела на огни его судна Тамара, смотрела усталыми, заплаканными глазами.
Еще днем она сказалась больной и укрылась в своей комнате. Девушка с тоской следила, как пришел китобоец. Там, на судне, был ее любимый, ее жизнь, счастье.
Тамара нетерпеливо ждала возвращения Клементьева во Владивосток. На что надеялась, она не знала. Уже дважды отец и мать заговаривали с Тамарой о замужестве, но она всем решительно отказывала.
И вот Георгий вернулся. Он во Владивостоке. Что же делать? Девушка отошла от окна. Слез больше не было. Она села за столик, взяла перо и начала письмо капитану, но после двух строк остановилась, задумалась… Долго сидела, не двигаясь, подперев голову руками.
Отбросив перо, Тамара быстрым движением разорвала начатое письмо и подошла вновь к окну… Она с нетерпением посмотрела на часы. Как медленно идет время. Скорее бы утро, день… Она все решила, все. Так и будет. Ведь Георгий любит ее…
На следующее утро Клементьев, как всегда, проснулся рано и с ощущением облегчения и удовлетворения. Трудный переход завершен. За кормой осталось семь морей и три океана. Он вспомнил, как оценивали газеты его рекордный рейс, вчерашнее непритворное восхищение гостей. Георгий Георгиевич усмехнулся и сам себе сказал: «Доволен? А чем? Ведь главное впереди».
Лицо его стало озабоченным. Сколько еще надо сделать, прежде чем удастся начать охоту!
Клементьев вышел на мостик и зажмурился от яркого осеннего солнца. Утренний холодок приятно покалывал лицо. Несмотря на ранний час, на пристани уже
Георгий Георгиевич осмотрел бухту, склоны сопок, покрытые багрянцем виноградных зарослей. У подножия сопок выстроились дома.
— С добрым утром, Георгий Георгиевич, — раздался за плечом хрипловатый голос боцмана.
Клементьев оглянулся. Ходов был во всем новом: бушлате, фуражке и широких, сшитых колоколом брюках, из-под которых едва выглядывали тупые носки черных ботинок.
Рябое лицо боцмана было торжественно, глаза радостно светились. Фрол Севастьянович кашлянул и проговорил:
— Дозвольте на берег сойти: Олега Николаевича навестить желаю. Вчера и словом не удалось обмолвиться.
— Конечно, конечно, иди. — Клементьев быстрым взглядом окинул палубу.
Она была тщательно выдраена. Ходов понял капитана, и его усы чуть шевельнулись в сдержанной улыбке. Уж он со своей командой постарался навести порядок. Сейчас даже самый придирчивый капитан не смог бы найти никакой зацепки.
— Вот что, Фрол Севастьяныч, — заговорил Клементьев. — Здесь мы долго простоим. Давай отпустим на берег всех, кроме вахтенных. Пусть ребята отдохнут, вспомнят, как по земле ходят. — Он засмеялся. — Как бы не укачались на ней. Еще никто на берег не сходил?
Боцман нахмурил брови:
— Немец. Вчерась еще ушел!
— Петер Абезгауз? — удивился Клементьев, и лицо его вспыхнуло от негодования.
Штурвальный даже не нашел нужным доложить ему о своем уходе. Это было не только нарушением дисциплины, но и вызовом капитану. К концу плавания Георгий Георгиевич заметил, что между ним и Абезгаузом появилась взаимная антипатия, которая все время нарастала. В то же время капитан не мог сказать о Петере, что он плохой моряк. Так в чем же дело?
Клементьев задумался, пытался найти ответ на свой вопрос. Абезгауз слишком высокомерен, но когда он нанимался в Норвегии, это был скромный, сдержанный человек. Клементьев платит ему аккуратно и даже больше, чем бы Петер получал на других судах. «Поговорить с ним надо откровенно», — решил капитан, а Ходову сказал:
— Отпускайте команду, а ко мне пригласите Ингвалла. Клементьев вернулся в каюту. Здесь его ждал накрытый стол. От кофейника шел приятный аромат. Едва капитан налил чашку, как раздался стук в дверь и появился высокий, с могучими плечами человек. Это был гарпунер Ингвалл. За ним вошел Ходов.
Длинные с проседью волосы гарпунера падали на воротник суконной тужурки, застегнутой наглухо, на все пуговицы. Невысокий, прорезанный частыми морщинами лоб навис над глазами, окруженными сеткой морщин. Запущенная борода скрывала половину лица. В левом ухе поблескивала серебряная серьга.
Ингвалл чуть сутулился. Из-под лохматых бровей смотрели светлые, по-детски простодушные глаза.
— Капитан звал меня? — густым басом спросил он.
Гарпунер стоял, опустив длинные руки. Толстые, с огрубевшей кожей пальцы сжались в кулаки. На Ингвалле были высокие сапоги с отвернутыми голенищами. Рядом с гарпунером Ходов казался маленьким, тщедушным.