Трагедия казачества. Война и судьбы-1

Тимофеев Николай Семёнович

— Где?

— Там! — указал Давиденков рукою в сторону, противоположную заходящему солнцу. — На всероссийской Соловецкой каторге… Только там! Оттуда — сквозь ненависть — к любви!

Николай Давиденков

СТИХИ

Бабочка Листва в саду зазеленела, Над грядкой воздух разогрет. И вот, сломав свой кокон белый. Выходит бабочка на свет. Пыльца на крыльях серебрится. Сейчас взмахнёт — и в дальний путь. Вот так бы мне переродиться И улететь куда-нибудь… Воробьиные песни Гремят на путях эшелоны, На стройке

стучат молотки. Трамвайные стоны и звоны. Сирены, сигналы, гудки. Но слушай — всё громче и громче Кричат во дворе воробьи, Летят воробьиные песни В открытые окна твои. Уверенно, звонко и смело. Наверх, на четвёртый этаж. И я принимаюсь за дело И в руки беру карандаш. Помчатся за серенькой стайкой. Ни в чём непокорны судьбе. Мои воробьиные песни — Последний подарок тебе. Над Родиной качаются синие звёзды. Реки взрываются, любимая моя, Грачи ремонтируют черные гнёзда И мы ещё молоды, любимая моя. Мы ещё живы, мы ещё молоды. Берут меня в солдаты, любимая моя, И если не сдохнем от голода и холода, То мы ещё увидимся, любимая моя. К советским границам меня посылают. Но мы ешё увидимся, любимая моя. И если полковник меня не расстреляет. То мы ещё увидимся, любимая моя. Проводы Солдатская жёнушка шла за полком. Гордо солдат шагал. Кто-то ему помахал платком. Кто-то руку пожал. А за мной собака плелась. Провожая в дальний путь, И корявый вяз, задумчивый вяз Веткой успел махнуть… Всю ночь рвались бризантные снаряды. Шли на восток усталые полки И думал я под грохот канонады — Вот казнь моя за все мои грехи. Но смерть прошла в торжественном параде. Чтоб через год ко мне вернуться вновь. И думал я, в её глазницы глядя, — Вот казнь моя за пролитую кровь. Но для меня должно быть смерти нету. Опять живу, опять пишу стихи, И о тебе мечтаю до рассвета — Вот казнь моя за все мои грехи. Часовой Кавалерийский полк ускакал. Сапёры взорвали мост, А часовой на скале стоял. Не смея покинуть пост. Внизу — камнями гремел поток. Вверху — парили орлы. Он мог бы спуститься, но он не мог Спуститься со скалы. И так он будет стоять на посту. Не отступая впредь, И будут в глаза ему, на лету. Горные орлы смотреть. Парк Монсо Шумит над парком непогода. Не утихает ни на миг. На скамейку возле входа Садится сгорбленный старик. Что дождь ему — что ветра свист? Уже давно кичиться нечем, И падает ему на плечи Как эполет, холодный лист. Чей это стон? Но это не стон человека — Это шелест склонённых знамён. Это миф умирает двадцатого века. Миф, доживший до самых тяжёлых времён. Ну и что ж? Раздадим свои знанья учащимся, А безумные страсти отправим в архив И с тяжёлой лопатой за гробом потащимся Хоронить-засыпать неудавшийся миф. Она сказала: — Вот и осень И клёны жёлтые давно. Забросим же тоску, забросим! А он ответил: — Всё равно. Она сказала: — Ты печален. Ты вечно чем-то огорчён. О чём ты думаешь ночами? А он ответил: — Ни о чём Она сказала: — Годы эти Не возвратить:

такая грусть! Мы потеряли всё на свете! А он ответил: — Ну и пусть! Я всю ночь просидел без спичек. И казалось, что из меня Математик великий вычел Право жить до другого дня. Я готов был пойти на это. Нo вот тут-то ты и вошёл. Милый, маленький луч рассвета — Золотистый небесный шелк. Я не видел, когда вошел ты В щель дырявых моих дверей И дотронулся лапкой жёлтой До больной головы моей. Наклонясь надо мною низко. Раздвигая ресниц кусты. Дружелюбным участливым писком Утешать меня начал ты. Ты сказал: — Будь, приятель, честным. Солнцу в очи смотреть не трусь. Грустно?! Ну и что же, и пусть! Проживёт в твоём сердце тесном Рядом с гордостью и эта грусть. …И подняв затемнённые шторы. Забывая ночную страсть, Я увидел рассвет, который У меня хотели украсть. Молитва Припоминаю все священные слова И всех богов от Глазго до Таити. Бог христиан. Аллах, Иегова. Раскосоглазый Будда: помогите! Вы видите: я вот у Ваших ног. Язычник, поклоняющийся Богу. Так пусть же тот из Вас, кто настоящий. Укажет настоящую дорогу. Не надо чистого белья, Не открывайте дверь. Должно быть в самом деле я Опасный дикий зверь Не знаю, как мне с вами быть И как вас величать — По птичьи петь, по волчьи выть. Реветь или рычать… Гроб Бонапарта Прозрачный свет в мозаичном окне. Гладь полированных скамей И белый барьер, а за ним в тишине Холодом скованный камень. Такой не бывает могила царей И надписей нет на гробнице. Вот оно — сердце Европы моей. Давно переставшее биться. Не надо венков, потому что над ним Камни венками заснули И нет караула Над гробом таким Время стоит в карауле Могила неизвестного солдата Грянули и замерли оркестры Статуи торжественно молчат И лежит год камнем неизвестный. Павший за отечество солдат. А вокруг под грохот барабанный Чёрные построились ряды И несут четыре капитана По ступеням белые цветы. Положили воинский подарок, Отошли — и вытянулись в ряд Плакали девчонки на тротуарах — Так хорош сегодняшний парад! Кавказ Через овраг единым махом И по над пропастью — вперёд. Навстречу буркам и папахам. Туда, где пыль клубится прахом И где тебя никто не ждёт. Вперёд в бешмете обветшалом. Галопом из последних сил. Чтоб горец, брякая кинжалом Тебя на свадьбу пригласил! Я вздумал привести в порядок Давно забытые дела И много маленьких догадок Открылись в ящике стола. Вот чьи-то серьги. Чьи — не знаю Вот чей-то скомканный платок. Сижу и долго вспоминаю. Кто здесь его оставить мог. Тугие связки писем старых, Рисунки, записи, стихи И чей-то маленький подарок Увядшей розы лепестки. И я до самого рассвета Сижу над письменным столом Кто подарил мне розу эту Сухую память о былом? Давно клубится день морозный И падает холодный свет На серьги, на платок, на розу. На всё, чему возврата нет.