Трагедия казачества. Война и судьбы-5
Шрифт:
Только после подавления восстания красные пришли в движение.
После Варшавы нас погрузили в поезда и перебросили в Италию. Там каких только не было партизан: и коммунисты, и гарибальдийцы, и бадольевцы, и Бог знает еще какие-то. Почти со всеми мы находили общий язык, а коммунистов гоняли и уничтожали.
Потом нас, молодых от 15 до 20 лет, направили в юнкерское училище в Вило-Сантино, где мы и проучились более полугода. В конце апреля 1945 года все казачьи полки и семьи через перевал в Альпах двинулись в Австрию.
Они нас уговорили вернуться и уничтожить Толмеццо, и мы согласились. Однако, командир первой сотни полковник Шувалов не разрешил, а немцев послал к такой-то матери.
Юнкерская школа расположилась в курортном местечке Амлах недалеко от Лиенца, в каких-то огромных сеновалах. Мы продолжали заниматься своим делом. Утром сокольская гимнастика под духовой оркестр, днем занятия по всем предметам, а вечером танцы под духовой оркестр. Потом школу приняли в английскую армию, выдали английскую форму, поставили на довольствие и обещали через несколько дней выдать оружие. У нас поднялось настроение, но ненадолго.
Я немного говорил по-румынски, по-польски, по-немецки и хорошо по-итальянски. Потому я мог кое-как разговаривать с английскими солдатами. Я дружил с одним лейтенантом, и он мне сказал, что дня через два нас будут выдавать советским войскам. Я рассказал об этом командиру сотни Шувалову, но на следующий день всех офицеров увезли на «совещание». Мы написали королю Георгу прошение принять нас в английскую армию, но ответа не дождались. Через четыре дня и нас передали большевикам.
Офицеров мы увидели только в селе Зенково под Прокопьевском в проверочно-фильтрационном лагере. Нас в палатке оказалось человек 30 офицеров и человек 15 юнкеров. Там же оказался Медынский, которому кто-то сказал, что видел повешенными его двух сыновей и жену. Я его успокоил и рассказал, что перед нашей отправкой в Юденбург ночью пришли немцы и предложили тем, кто хочет, уйти с ними в горы. Многие согласились, и из 140 человек утром осталось только 62, которые и оказались в Прокопьевске. Ущли в горы и его оба сына и жена. Я же остался, так как мою мать и сестру уже отправили в СССР.
Перед уходом в горы ко мне подошел мой станичник Степан Сидоров-Цыганков и отдал мне новую шинель, а взял мою старую. Двойную фамилию он стал носить после гибели его дяди Василия Сидорова в Белоруссии. Где-то под Новогрудком его дядя Василий Сидоров и Егор Назаров пошли к девкам на ночь. Там их застукали партизаны, и они отбивались от партизан до утра, пока пришла помощь. Егор Назаров был легко ранен, а дядя Вася Сидоров был убит. Партизаны же оставили шесть трупов. Егора Назарова и Василия Сидорова посмертно наградили медалями. С тех пор Степан принял фамилию дяди.
Вскоре всех офицеров из нашего и других лагерей куда-то увезли, а юнкерам дали по 6 лет спецпоселения. Офицеров было свыше двух тысяч, и из них мало кто
Я же работал в шахте Красный Углекоп забойщиком целых семь лет. В 1952 году меня освободили от спецпоселения и я сразу же уехал родину, на Дон.
Меня на работу нигде не принимали. Полгода прожил у родной тети. Но к тому времени я был женат и имел двух сыновей. Пришлось возвращаться в Прокопьевск и еще шесть лет работать на строительстве шахт.
В 1961 году вновь вернулся на родину. Хотя у меня жена ростовчанка, но дочь казачьего офицера, нас в Ростове не прописали. Прописались в селе Койсуг, жили у тестя в Батайске, а работал я в Ростове шофером на междугородних перевозках. Начальник гаража Ю.И. Чернышов был очень хорошим человеком. У него таких, как я — бывших казаков — было 25 человек. Даже один знакомый офицер работал у него буфетчиком. Офицер спросил: «Знают ли, кто ты такой?» Ответил: «Знают». «Но а меня не знают». После этого я его всегда называл только по имени отчеству — Иван Лукич. Он же называл меня юнкером. Я был высок, строен, и ребята — мои новые друзья — думали, что он меня дразнит.
Я же помалкивал о своем прошлом.
Потом перешел работать в Батайск в Ростов-Дон-Водстрой на автокран, где и проработал 35 лет до самой пенсии.
Василий Пивоваров
ВРАГ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Я родился в августе 1925 года в Новочеркасской тюрьме. Отца и мать расстреляли вскоре после моего рождения. По просьбе матери меня передали в ее родную станицу Кривянскую. Усыновителем стал казак Григорий Назарович Пивоваров, в годы гражданской войны служивший у моего родного отца в летучих отрядах, боровшихся с большевиками. Приемную мать звали Евдокия Ильинична. Они скрывали, что я им не родной сын.
Однако когда я учился во 2-м классе, кто-то донес, что я сын расстрелянного белого офицера, и меня выгнали из школы. Было трудное и голодное время, и мне пришлось пасти телят в колхозе. Чем могли, помогали оставшиеся в живых сослуживцы отца.
Позднее арестовали моего приемного отца, но по счастливой случайности это совпало со сменой сталинских палачей. Ежова сменил Берия и выпустил часть политзаключенных. В их число попал и мой отец. Тогда же после лживого заявления Сталина, что сын за отца не отвечает, мне разрешили учиться в вечерней школе и работать в колхозе конюхом.
Потом война. Рытье окопов. Школа трактористов. Летом 1942 года пришли немцы с казаками. Стали формировать добровольческий казачий полк. Я первым в станице стал добровольцем 1-го казачьего полка (1-й взвод, 1-я сотня). Получил кобылу, седло и сбрую, шашку и карабин. Принял присягу на верность батюшке Тихому Дону. Стал служить под командой Походного атамана полковника С.В. Павлова, с которым связал себя на жизнь и на смерть. Отец и мать похвалили и гордились мною.