Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Шрифт:
Очень трудно выделить личное «я» в успехах твоего цеха. Соответственно, и поводов для зависти не так уж и много. Другое дело, если речь идет о вокальных данных. И если диапазон голоса одной солистки две октавы и у нее два любовника, а у другой – от силы полторы (и того и другого), то дружить они могут… Разве что только против той, у которой диапазон две с половиною октавы и муж – художественный руководитель. Объединят их «черная» зависть и вера в то, что успехи «заклятой подруги» – не результат ее природного таланта и работоспособности, а змеиной хитрости, так присущей ее «деревенскому происхождению» (полярный вариант: «не титульной» национальности).
На государевой службе проблема эта не так остра. Научного работника, который без ссылки на первоисточник опубликовал (озвучил) результаты чужого исследования, презрительно называют «плагиатор». В аппаратной сфере пишет доклад один, а официальное (!) авторство принадлежит другому. Но это правила игры, отработанные веками и принятые во всем мире. И, в принципе, справедливые. В 2000–2003 годах, работая в Фонде Грефа и в Академии государственной службы, я принимал участие в подготовке нескольких президентских документов. Когда документ появлялся на свет, заинтригованно выискивал в нем свои «следы». Вынужден признаться, что один к одному не нашел ни единого.
Среди полутора десятков формулировок ревности я отыскал единственную, которую можно как-то приспособить для характеристики распространенной причины возникновения конфликтов: ревность – обостренное проявление собственнического инстинкта.
Оглянувшись в десятилетнее прошлое, я вынужден констатировать, что сочетание великости и ревности явилось не единственной, но самой весомой причиной драматического конфликта между мной и Геннадием Вячеславовичем Игумновым.
Приведенный ниже материал является немного сокращенной «сагой» наших взаимоотношений в 1990–1998 годы. Он опубликован отдельной главой «Ракета «ГВ-36» в моих воспоминаниях «Стриптиз с юмором» (2003).
Сократил я этот материал по одной причине. Описывая эту историю в «Стриптизе…», я старался быть объективным, но… не получилось. Я не мог скрыть свою обиду, и следствием ее явилась несколько завышенная доля сарказма. Вот эти излишества я и постарался исключить. Но в оставшемся тексте не изменено ни единой буквы.
Отдаю должное наблюдательности того, кто впервые использовал для описания карьеры термин «траектория». У кого-то карьерная траектория незамысловата, как полет футбольного мяча: пнули – полетел. У кого-то напоминает полет космической ракеты. Мой герой заслуживает второго сравнения. На основании его имени, отчества и года рождения ракете присвоен код «ГВ-36».
«Время — начинаю про Ленина рассказ».Этими строками В. Маяковский начал свое, известное раньше любому школьнику произведение. Вот и я начинаю
За это десятилетие я стал первым спикером Законодательного собрания Пермской области, первым пермяком – федеральным министром. Было еще кое-что калибром поменьше… Теперь появился еще один шанс отличиться – быть первым «живописцем», написавшим портрет Г. Игумнова. Хотя за эти годы число публикаций о ГВ исчисляется сотнями, я не оговорился, претендуя на приоритет. Все известные мне публикации делятся на две группы.
Первая – комплиментарные, написанные в ярких верноподданнических тонах, с добавкой в краску елея. Иногда примитивно – черпачком, иногда мензурочкой, с претензией на независимость и даже элитарность (классический пример – «Осень патриарха» С. Трушникова). Иногда – со вкусом («Пермский Пресс-Центр»).
Вторая группа – портреты, мягко говоря, критические. Как правило, это предвыборные публикации, заказанные соперниками ГВ. Там краски совсем других цветов, совершенно иные по запаху присадки. Несмотря на мрачные тона и дурной запах, в некоторых из портретов чувствуется кисть большого мастера.
А вот портретов ГВ, при написании которых использовалась бы вся палитра красок, – не припоминаю. Был интересный фрагмент в интервью В. Хлебникова (Газ. «Звезда», 2000, 20 марта), но очень краткий и все же тяготеющий ко второй группе. Поэтому торжественно обещаю, что буду использовать весь ассортимент тюбиков и постараюсь, чтобы их соотношение отражало былую реальность. Если что не так, прошу учесть: пишу портрет не с натуры, по памяти. Не менее торжественно клянусь: ничего пахучего в краски не подмешивал.
Шапочное знакомство с Геннадием Игумновым состоялось в середине восьмидесятых. Более тесное – летом девяностого, когда я был утвержден заместителем председателя облисполкома и обосновался в кабинете на седьмом этаже Дома Советов. Моими ближайшими соседями оказались зампред областного Совета Виталий Зеленкин и руководитель аппарата Совета Геннадий Игумнов. Должность у Игумнова была третьеразрядная. Но в связи с тем, что его непосредственные руководители Рудольф Швабский и Виталий Зеленкин были начинающими политиками, он очень быстро стал заметной фигурой даже среди «второразрядников» – заместителей председателя исполкома или облсовета.
У Г. Игумнова были богатейший аппаратный опыт районного и областного масштаба, предрасположенность к новому, прекрасный «нюх» на складывающуюся конъюнктуру. Ко всему этому следует добавить грамотную, доступную и логически выстроенную речь, наличие чувства юмора, артистизм. На «неформальных мероприятиях» он удачно копирует Аркадия Райкина, хорошо рассказывает анекдоты. Так что термин «обаяшка» по отношению к ГВ не является преувеличением.
Сочетание этих качеств привлекало меня к нему как к человеку и профессионалу. В свободную минутку я нередко заглядывал «на огонек» к соседу. Когда собирались втроем (с В. Зеленкиным), ГВ шутил: «Два гения и Евгений».
В партийно-советской системе склонность к публичной политике, к стремлению иметь авторитет «в массах» лишь вредила карьерному росту (издавна проявлявший подобные качества секретарь ЦК КПСС Борис Ельцин – редкое исключение).
Думаю, что даже бескорыстно Игумнов всегда стремился быть популярным в «народных массах». Может быть, именно по этой причине не очень-то складывалась его карьера в доперестроечные времена, несмотря на то что по многим статьям он был сильнее большинства своих руководителей. И вдруг все изменилось: от народных масс (депутатов, избирателей) стало что-то зависеть!
Складывалось просто «обалденно» (любимое выражение ГВ). Очень быстро Игумнов стал сначала незаменимым советником своего руководства, а затем и «шеей», которая поворачивала в нужную (для дела и для него) сторону «головы» облсовета. Через некоторое время скромный (по должности) руководитель аппарата стал неформальным лидером областного Совета.
Как опытный аппаратчик, он всегда старался избегать конфликтов, наживать себе лишних врагов. Самый наглядный пример – отношения с председателем облсовпрофа Борисом Пожарским. Когда начальника одного из производств объединения им. Свердлова Б. Пожарского избрали секретарем парткома, уже через месяц к нему прилипла кличка «начальник парткома». Став областным профсоюзным боссом, он так и остался «начальником». Теперь уже – профсоюзов. После августа 1991 года он не скрывал своей непримиримости к новой власти, к «антинародному режиму». Непримиримости неконструктивной. Чем нагнетал и без него взрывоопасную атмосферу. В то время, да и позднее, администрации области было несложно повлиять на замену Пожарского более демократичным лидером (а такие были на заводах). Темболее, с аппаратным опытом Игумнова. Но когда я предложил это сделать и даже предложил кандидатуру – профсоюзного лидера ПЗХО с не менее исторически значимой фамилией – Минин (!), глава администрации Б. Кузнецов, на основе рекомендации ГВ, в этом меня не поддержал. Пожарский был об этом осведомлен и не остался в долгу. Лично перед ГВ. Не скажу, что при этом его политический вектор претерпел изменения. А ГВ от этого выиграл. Что же касается пермских профсоюзов, то они так и продолжали ходить не под синими, а под красными знаменами. Аналогичный пример с изменением административно-территориального деления некоторых территорий области. Опыт объединения города Чайковского и Чайковского района показал правильность такой политики. Я неоднократно обосновывал и предлагал сделать то же самое в Кунгуре, присоединить Усолье к Березникам. Более того, в декабре 1994 года директора ряда кунгурских предприятий официально обратились к Б. Кузнецову и спикеру Е. Сапиро с подобным предложением. Реализовать его в этих условиях было лишь делом техники. Конечно, эта акция не была бесконфликтной, вызывала неудовольствие со стороны «присоединяемых» районов. Но потенциал объединения перекрывал неприятности… ГВ, отвечающий в администрации за территориальную политику, на это не пошел.
Будучи заместителями Б. Кузнецова, мы занимали равные посты. Я был первым заместителем по экономике и финансам, он – по «социалке». Однако на встречи с участниками многочисленных митингов протеста, пикетов, чаще всего «социальщиков», как правило, выходил я (или «простой зам» Владимир Боев), за что и получал от митингующих по полной программе. ГВ старался «не лезть на рожон». Однако из этого не следует, что он проявлял трусость, «дрейфил», как говорили мы в далекие времена.
Осторожность, склонность к всеобщему компромиссу он проявлял до поры до времени, пока в резких телодвижениях не возникало острой необходимости. Если же становилось ясно, что дальнейшая ситуация складывается не в его пользу или требует четко ответить на вопрос типа «ты за белых или красных», он поступал решительно и твердо, гнул свою линию до конца.
Как правило, эта линия его поведения совпадала с моей. Например, во время августовского путча 1991 года. Первые руководители области Михаил Быстрянцев и Рудольф Швабский, явно не сочувствовавшие Б. Ельцину, растерялись и заняли выжидательную позицию. Г. Игумнов, хотя подвигов не совершал, но при своих небольших погонах все же действовал. И попал в масть. Видимо, это не было случайностью: позднее он явно не насиловал себя, поддерживая «демократов», рыночную экономику. О его демократической предрасположенности свидетельствует случай, о котором он рассказывал мне сам.
После свержения Н. Хрущева, работающему в Кизеле ГВ попал самиздатовский экземпляр поэмы, посвященной Никите Сергеевичу. Запомнился (и понравился) следующий куплет:
Насмешили всю Европу,Проявили простоту:Десять лет лизали жопу,Оказалось, что не ту.ГВ имел неосторожность текст перепечатать, поделился удовольствием с кем-то из знакомых и вскоре… был вычислен КГБ. Все закончилось без особых последствий, хотя страха он натерпелся.
Этот безрассудный по тем суровым временам поступок говорит о многом.
В моих глазах он явно прибавил ГВ очков.
К началу 1992 года мои отношения с ГВ тянули на пять с плюсом. Именно тогда на одном из деловых «мальчишников» он назвал меня другом и братом. Такой степени родства я не ощутил. Но восприятие единодушия, взаимопонимания, комфортной атмосферы сотрудничества и просто человеческой симпатии присутствовало у меня в полном объеме. В не меньшем объеме я воспринимал и наше равенство.
Для этого, как мне представлялось, было немало оснований. У нас были совершенно одинаковые погоны. Практически равными были зоны ответственности, сферы влияния. Мои финансово-экономический, внешнеэкономический и природно-ресурсный блоки были нисколько не легковеснее его «всего остального». Мы были почти ровесниками (я на три года старше). Оба по характеру – «бойцы». Конкурентоспособны по части юмора и лидерства в застольях (он – постоянно, я – по настроению). У каждого из нас были свои преимущества, сумма которых тоже была близка по величине. Я был доктором наук, профессором, у него был большой опыт аппаратной работы. В доперестроечные времена он занимал посты выше меня, но за два последних года звезд на моих «погонах» стало побольше. На момент начала нашей совместной работы он лучше знал людей из аппарата, имел свою готовую команду. Я, не имея «своих», что-то терял, но не был обременен какими-либо обязательствами…
О нашем равенстве я неоднократно с явным удовольствием говорил при ГВ (и Б. Кузнецове), не улавливая при этом отрицательных эмоций. И романтически считал, что его отношение к нашему «равновесию», как минимум, позитивное…
Одной из первых совместных с ГВ акций была «экспроприация» нового здания обкома КПСС, где и поныне располагается администрация области. На здание, не без основания, претендовали городские власти. Не став дожидаться окончания дебатов, мы приняли решение о переезде руководства и основных служб явочным порядком. Подготовка была проведена по всем правилам конспирации. За один день операция была завершена.
С переездом в новое здание связан и первый – в общем-то, смешной – прокол ГВ перед своим «другом и братом». Еще во время рекогносцировки (осмотр перед «штурмом»), оказалось, что из всех кабинетов, доставшихся администрации области, лишь два имеют комнату отдыха. Один, без сомнений, предназначался губернатору. А второй?
Я ожидал, что ГВ заведет разговор на эту тему и, зная его проблемы с «камешками» в почках, готов был уступить (хотя комната отдыха – совсем не роскошь при 12–14-часовом рабочем дне). Но никакого разговора не последовало. Как только началась «операция», исполнители, получившие заранее ценные указания ГВ, шустро потащили его скарб в кабинет с комнатой отдыха… По своим масштабам поступок был далеко не братоубийственным. Но с душком. Он заронил у меня первое легкое сомнение в искренности дружеских чувств, которые ГВ так энергично демонстрировал.
Наши с ГВ кабинеты имели общую приемную, и это было очень «технологично»: пересек три-четыре метра– и можешь общаться напрямую. А потребность в этом была огромная. Жизнь ставила сложнейшие задачи. Большинство из них были новыми не только для меня, но и для всех, включая Е. Гайдара с А. Чубайсом. Реальный спад производства я ощутил не благодаря статистическим отчетам, а из-за того, что вдруг отпала потребность просить начальника Пермского отделения железной дороги Владимира Парфенова подкинуть тому или иному предприятию вечно дефицитные вагоны для отгрузки их продукции. Нечего стало грузить…
Надо было не просто реагировать на уже возникшие проблемы, а предугадывать их, готовиться к их появлению, встречать во всеоружии, «профилактировать», как говорят силовики. В этих условиях нельзя было рассчитывать на чью-либо подсказку. Необходим был собеседник, может быть, оппонент, владеющий ситуацией не хуже тебя. С которым можно говорить без оглядки, выдвигать идеи, вплоть до «завиральных», без риска сойти за сумасшедшего. Собеседник, независимый от тебя, который, в свою очередь, мог сказать все что думает. ГВ идеально соответствовал этой роли. У нас применительно к таким темам даже появился соответствующий термин: «а теперь попробуем от бабы-яги» (т. е. рассмотрим ситуацию утрированно, задирая планку до предела).
В этой атмосфере неприятный привкус эпизода с комнатой отдыха быстро забылся. И мог бы исчезнуть из памяти навсегда, если бы не появление… новых тревожных симптомов.
Губернатор довольно часто бывал в командировках. Исполнять свои обязанности (оставаться «на хозяйстве») он по очереди поручал нам, своим первым заместителям. В командировках бывали и мы, по договоренности подменяя друг друга. Так получалось, что в ту пору я выезжал в командировки в Москву (в администрацию президента, министерства экономики, финансов, природных ресурсов) гораздо чаще, чем ГВ. Подменяя ГВ, я пытался без острой необходимости не влезать в дела его подчиненных. Если этого требовала обстановка, то обязательно информировал о принятых решениях, указаниях. Через какое-то время я ощутил отсутствие подобного со стороны ГВ. Случалось, он давал ЦУ (ценные указания) моим подчиненным в мое отсутствие в течение лишь одного дня, не удосужившись сказать об этом. Более того, пару раз если не отменял, то корректировал мои распоряжения. Опять же, без моего уведомления.
Каждому, наверное, приходилось сталкиваться с тем, что человек, с которым нормально работаешь и который числится в твоих приятелях, сделал что-то не то. Имеются несколько вариантов реагирования на эту нештатную ситуацию.
Первый: усилить внимание к дальнейшему поведению партнера с целью выяснить суть произошедшего. Что это: случайный, досадный сбой или устойчивая негативная тенденция, черта характера, которую ты раньше просто не замечал?
Второй: глядя в глаза партнеру, обратить его внимание на случившееся. По сути дела, потребовать объяснения. Может быть, даже высказать свое «фи».
Третий: делая вид, что ничего не произошло, «спрятать за пазуху» камень, прикатившийся от партнера, и ждать момента, когда он отвернется, чтобы ответить адекватно – «по темечку».
Действия в соответствии с первым вариантом безобидны, но очень продуктивны… Третий вариант для меня принципиально неприемлем. Хотя именно он мог бы оказаться наиболее эффективным. Методом исключения оставалось использовать сочетание первого и второго.
Как для кого, а для меня выяснять отношения, предъявлять претензии – процедура не из приятных. Независимо от того, с кем приходится разбираться: выше-, ниже– или равностоящим. Готовясь к первому объяснению с ГВ, страха не испытывал, но неприятное чувство – сполна. Мысленно набросал текст, суть которого сводилась к аккуратному (одно из любимых слов Б. Кузнецова) напоминанию о святости границ между нашими «епархиями», незыблемости этих границ и о взаимном ущербе от их нарушения.
Все «домашние заготовки», припасенные к дискуссии, остались невостребованными. И, хотя в диалоге с ГВ получился, вроде бы, «счастливый конец», какой-то червячок шевелился где-то глубоко, омрачая радость нежданно легкой победы и торжествующей справедливости.
Червячок шевелился не зря. История повторялась не раз и не два, и каждый раз я пересекал приемную, ГВ обаятельно улыбался, извинялся и… снова вторгался на мои «делянки». Особенно внешнеэкономические.
Какова была подоплека его экспансии? Естественный, как чих, хватательный рефлекс? Или тщательно выверенный стратегический план? Или коктейль того и другого? Тогда в каких пропорциях? У меня нет уверенного ответа на этот вопрос.
Со стороны наши отношения продолжали выглядеть по-прежнему. Изменения в них улавливали лишь те, кто попал не в самое лучшее положение слуги двух господ – руководители «моих» подразделений, оказавшихся объектами повышенного внимания ГВ.
Естественно, что под влиянием всего этого былая внутренняя комфортность наших отношений потихоньку таяла. Губернатор Б. Кузнецов этого или не замечал, или не хотел замечать. По крайней мере, не вмешивался. Постепенно становилось ясно, что «загончик», отведенный двум первым заместителям, становится тесноватым.
Может, для кого-то этот конфликт покажется не заслуживающим серьезного внимания, проявлением гнилой интеллигентности. Ну что Сапиро строит из себя невинность? Все толкаются локтями. Он – в твой огород, а ты – в его. Не доходит – поступи по третьему варианту. Не позволяют этические соображения таскать камень за пазухой, поставь вопрос ребром в присутствии губернатора, обматери, глядя в глаза. Вообще-то, я это умею делать еще со времен работы мастером. Что последует далее, предугадать не сложно. Губернатор пожурит ГВ и скажет нам: «Ребята, надо жить дружно». ГВ на какое-то время приутихнет… А дальше? Дальше – война. Да не простая, а диверсионно-подковерная, в которой я обречен на поражение…
Что произошло дальше, лаконично и весьма точно рассказал позднее в своем интервью В. П. Хлебников: «На фоне «прокола» Кузнецова на выборах в Совет Федерации в декабре 1993 года Игумнов доказал Борису Юрьевичу его «неизбираемость» на прямых и всеобщих выборах, затем поспособствовал плавному переходу Евгения Сапиро в кресло спикера вновь сформированного областного парламента и впоследствии помог Борису Кузнецову попасть в Госдуму в составе партийного списка НДР… Реальные соперники Игумнова были мягко отодвинуты в сторону, и выборы в декабре 1996 года прошли фактически безальтернативно» [181] .
181
Газ. «Звезда», 2000, 20 янв.
Многие считают, что «звездный час» ГВ наступил после выборов 1996 года, особенно после моего вынужденного ухода с поста спикера в конце 1997-го. Формально это так.
А не формально… Рискну даже назвать конкретный день, когда космический корабль «ГВ-36» достиг апогея: 18 января 1996 года, день инаугурации губернатора Пермской области Геннадия Игумнова, назначенного вместо ушедшего в Государственную думу Бориса Кузнецова.
От заядлого шахматиста экс-министра Вячеслава Михайлова я как-то услышал: «Гроссмейстерами становятся не те, кто придумывает головокружительные комбинации, а те, кто не ошибается за шахматной доской». Шестилетний шахматный марафон ГВ провел безукоризненно. Особенно – труднейший его отрезок 1992–95-х годов. В глазах широкой общественности все, что было наработано позитивного, полностью или частично оказалось в его активе. Например, в конце 1996 года, в период губернаторской предвыборной кампании, он неоднократно говорил о своей ведущей роли в переводе экономики области на рыночные рельсы, позабыв, что в 1992–93-х годах имел к этому весьма отдаленное отношение. На открытии автомобильного моста через Чусовую был забыт Анатолий Тульников, который все эти годы небезуспешно вел данный объект…
Недостатки же в глазах той же общественности были связаны с именами Кузнецова, Сапиро, других заместителей губернатора. Недаром к моменту своего назначения ГВ не имел врагов (по крайней мере, крупного калибра). За два года единоличного пребывания на посту первого вице-губернатора он выстроил отношения со всей бизнес-элитой области, с областным депутатским корпусом.
Единственным, на мой взгляд, недостатком ГВ был излишне оседлый образ жизни: он мало бывал в районах, да и Москву не очень-то баловал своим присутствием (после выборов 1996 года ситуация резко изменилась).
При своих демократических убеждениях он хорошо ладил со всем политическим спектром Прикамья. Искушенный в демократии, «западный» гражданин считал бы это беспринципным. Наш – принимал за гибкость, дипломатичность, положительно оценивая такую черту характера.
Хороши были отношения с прессой.
Оправдались мои ожидания нашей совместной конструктивной работы. Теперь я сидел не в соседнем кабинете, а в здании напротив, на другой «ветке» власти. Поползновений повисеть на моей ветке или надломить ее ГВ пока не проявлял, так что мое отношение к нему заметно потеплело.
Когда исполнилось сто дней его пребывания на губернаторском посту, «Пермские новости» взяли у меня интервью по этому поводу.
«Я как-то сформулировал официальные отношения председателя ЗС и губернатора безотносительно к личностям следующим образом: дела пойдут нормально, если у нас будут взаимное уважение и взаимная ответственность друг перед другом. Все положительное в наших отношениях, которое было с Б. Кузнецовым, оно не только сохранилось, оно приумножилось. И, прежде всего, благодаря двум обстоятельствам: мы оба члены Совета Федерации и не только сидим вместе на заседаниях, но ходим вместе по столичным кабинетам, решая проблемы области.
Не могу быть полностью объективным, поскольку у нас с Геннадием Вячеславовичем уже достаточно длительное время товарищеские отношения. Но считаю, что его потенциал теперь уже как губернатора вполне раскрылся за эти сто дней. И дай Бог дальше» [182] .
Членами Совета Федерации мы с губернатором стали в январе 1996 года. К этому времени я уже два года ходил в спикерах, был знаком с большинством своих коллег из других субъектов Федерации, заработал немалый авторитет. Будучи с 1990 года одним из активнейших членов Уральской ассоциации экономического взаимодействия, был на «ты» с большинством губернаторов Урала. Поэтому среди членов Совета Федерации у меня оказалось много знакомых. ГВ оказался в непривычной для себя роли «первогодка».
Следуя старой доброй управленческой традиции, в соответствии с которой уходящий с должности передавал свои внешние, столь непросто добытые связи своему преемнику, я знакомил ГВ со своими давними коллегами. В первые месяцы в Москве мы почти не расставались. Коллеги шутили: пермяки и в туалет ходят вместе.
ГВ не остался в долгу. В начале 1996-го решалась судьба руководящих кресел нашего, общего с ним, экономического комитета. По всем «параметрам» (авторитет среди коллег, докторская степень) я мог претендовать как минимум на заместителя председателя. Как назло, в тот момент меня пригласили на совещание в правительство. Заочно стать даже заместителем председателя было непросто. Кто-то должен был выдвинуть, «замолвить слово». Это сделал ГВ, и моя кандидатура прошла «на ура».
Вскоре в журнале «Российская Федерация» появился очерк о Пермской области и о ее сенаторах, дружно отстаивающих интересы региона. Наш дуэт был дважды запечатлен через всю страницу. Спикер Томской областной Думы Борис Мальцев наклеил на эти фотографии надпись «Пример доброго сотрудничества исполнительной и законодательной власти», закатал в пластик и показывал коллегам – в назидание. Должен сказать, что мы являли собой действительно редкий случай: многие региональные лидеры были между собой «на ножах».
Увы, идиллия продолжалась недолго: у ГВ стали проявляться симптомы тяжелой болезни – «великости». Став сенаторами, мы вместе часто летали на заседания Совета Федерации. В столичном аэропорту на автомобиле нас всегда встречал представитель области в Москве Николай Артамонов. Мы вместе садились на заднее сиденье, Артамонов – на переднее, и машина мчалась в центр города. Однажды, подойдя к встречавшей нас машине, ГВ сел впереди, рядом с водителем. Мы с Артамоновым устроились сзади. Я про себя обратил на это внимание, но не настолько чтобы… В следующий приезд история повторилась. Тут уж я не мог отказать себе в удовольствии, пошутив: «С таким телохранителем, Николай Петрович, нам сам черт не страшен». При всем своем чувстве юмора, ГВ на эту «подковырку» не отреагировал.
На этом наши совместные поездки прекратились. В остальном все оставалось почти без изменений. Но уже без романтики.
И на внутреннем, и на внешнем фронтах ГВ планомерно набирал очки. Началась предвыборная президентская кампания. В область зачастили высокие гости, включая Б. Ельцина. В роли гостеприимного хозяина ГВ был на порядок выше своего предшественника.
Приближалось время выборов губернатора. И, хотя ГВ действительно хорошо потрудился над тем, чтобы избавиться от серьезных потенциальных конкурентов, кое-кто остался. Еще летом ГВ говорил, что его поддерживают все: и левые и правые. Теперь литавры гремели не так звонко.
В 1995 году я познакомился со спикером Ленинградской области Василием Ивановым. Отличным журналистом, остроумным и приятнейшим человеком. С горящими глазами он рассказывал мне, как его поддерживают все партийцы и «беспартийцы». Я, испытавший на собственной шкуре и гнев профсоюзов, и явно неадекватную моим действиям ярость газеты «Звезда», и многое другое, сказал ему: «Василий Васильевич! Да ты у нас еще совсем непуганый!»
В конце 1997 года всеобщего любимца В. Иванова под влиянием губернатора с треском провалили при выборах спикера.
18 января 1996 года еще таким же непуганым был и Геннадий Вячеславович.
Спустя полгода апогей успеха был пройден. Думаю, что этого ГВ еще не понимал. Подошел его шестидесятилетний юбилей. Потоком сыпались знаки внимания и государственные награды.
Отрезвление пришло, когда посыпались не только награды, но и «черные шары» в первом круге губернаторских выборов. Когда не удалось с первой попытки победить экс-сенатора Сергея Левитана, хотя большинство политической элиты его не воспринимало всерьез.
Хлебников ошибается, утверждая, что губернаторские выборы 1996 года были безальтернативными. Был Левитан, набравший даже во втором круге, когда против него объединились все, почти треть голосов. Был у ГВ еще один серьезнейший противник – ГУБЕРНАТОР Игумнов.
Когда из жизни уходят родители, человек оказывается, по фронтовой терминологии, на самой передовой. Тех, кто готов был заслонить, защитить тебя любой ценой, больше нет. Первое лицо, конечно, не папа с мамой. Но письма протеста пишут на его имя. Его имя звучит чаще, запоминается больше других. И не только в связи с приятными поводами, которых в нашей жизни не густо. Именно на нем сосредотачивается огонь всех видов оружия протестного электората. Выход один: найти другого, «крайнего», подставить «под пули» его. Удается это не каждому и не везде. В декабре 1996-го ГВ оказался на передовой линии фронта. Убежден, что из трети избирателей, проголосовавших за С. Левитана, процентов 10–15 голосовали именно за Сергея, остальные – против действующего губернатора.
Несомненно, ГВ рассчитывал на «блицкриг» (молниеносную победу). То, что не удалось выиграть выборы в первом круге, оказалось для него большим и явно неожиданным ударом. Особенно на фоне одержанной в первом туре победы Юрия Трутнева – на выборах мэра Перми, проводимых одновременно с губернаторскими.
На второй тур штаб Г. Игумнова возглавил Андрей Кузяев. За считанные дни он консолидировал финансовые и политические ресурсы на поддержку ГВ. На красочных плакатах под надписью «Продолжим вместе!» шли бок о бок Г. Игумнов и Ю. Трутнев.
Через пять лет, когда мы с Андреем Кузяевым вспоминали те и последующие за ними события, мой собеседник произнес ключевую фразу: «Тогда вы оба «забронзовели», что-то там не поделили. В конечном счете, вы не поддержали Игумнова в 96-м, он напомнил вам об этом через год».
Если устами младенца глаголет истина, то устами Андрея Кузяева в то время говорила пермская деловая и политическая элита. От этого гласа не отмахнешься – необходимо объясниться.
С мнением о собственной «бронзовитости» согласиться не могу, хотя бы потому, что был к этому времени бит крепко и многократно. Так что моя кожа была скорее дубленой, чем бронзовой.
Что касается «не поделили» и «не поддержал», то здесь есть предмет для разговора. Более того, мне самому давно хотелось разобраться в том, что произошло.
После моего ухода в спикеры ЗС из объектов, прямо или косвенно относящихся к «материальному миру», нам с ГВ делить было нечего.
Пока не завершилась регистрация кандидатов в губернаторы, можно было подозревать меня в претензиях на этот пост. Объективные предпосылки для этого были. А что, если бы события пошли по такому сценарию: в начале 1996-го Сапиро дистанцируется от исполнительной власти, вешает на нее всех собак (в том числе, и взращенных им же), выдвигается в губернаторы? Так поступили в то самое время региональные спикеры Олег Королев,
Александр Суриков, Валерий Сударенков и еще два-три, раздолбавшие на выборах своих губернаторов.
Я не пошел на это по трем причинам:
– меня удовлетворял мой статус, к тому же надеялся (о, наивность!) сработаться с избранным губернатором Игумновым;
– такой шаг означал бы колоссальный «раздрай» в области, ставил в сложнейшее положение многих людей, одинаково хорошо относившихся и к Игумнову, и к Сапиро;
– идти на это означало продать себя с потрохами, а этого я не хотел и… не мог.
Наступил день регистрации кандидатов в губернаторы. Сапиро среди них не оказалось.
Что мы еще могли не поделить? Какие раздражающие, «нематериальные» факторы определили его отрицательную позицию ко мне в конце 1997-го?
Предполагаю, что их было три:
– неприятие демонстрируемой мною «равновесомости»;
– связанная с этим ревность, вызываемая моим авторитетом в Москве;
– недовольство моим поведением вовремя его выборов («кто не с нами, тот против нас»).
По поводу последнего тоже имеются несколько «если».
Если бы выборы состоялись в начале 1993 года, Сапиро поддержал бы ГВ, «задравши от восторга хвост».
Если бы в декабре 1996-го в числе соперников была солидная фигура (например Валентин Степанков), я бы поддержал его. Мотивировка: за эти годы я не изменил своего мнения о ГВ как о профессионале, но разочаровался в нем как партнере.
В декабре 1996-го я был вынужден его поддержать. Потому что Сергей Левитан «не вышел весом», чтобы возглавить Пермскую область. Думаю, что он не очень обидится на меня за эти слова. Тем более что слышит их от меня не впервые.
Я не могу согласиться со словами А. Кузяева, что я не поддержал ГВ.
Еще летом 1996 года, на юбилее «Уралалмаза» в Красновишерске, я затеял разговор с одним из самых серьезных кандидатов в губернаторы – Геннадием Тушнолобовым. Речь шла о нежелательности его схватки с Игумновым, о перспективах его работы в областной администрации, если Игумнов будет избран. Естественно, разговор был затеян не только с санкции, но даже по просьбе ГВ [183] .
Не требует особых комментариев нижеприведенный отрывок:
182
Газ. «Пермские новости». 1996. 24 апр.
183
Г. Тушнолобов от участия в губернаторской гонке воздержался и после выборов был назначен первым вице-губернатором.