Трактир «Разбитые надежды»
Шрифт:
— Да почем мне знать? — тоскливо скривился пленник. — Мое дело маленькое — «тпру» да «ну».
— Может, разговоры какие слышал?
— У нас попусту языком не почешешь, волкоглавцы башку враз откусят, и поминай, как звали. Они и без того лютуют. Когда б не хозяйская воля, разом бы всех в клочья порвали. Вот, стало быть, только на хозяев вся надежда.
— А доводилось ли когда к этим самым хозяевам ездить?
— Мне — нет, а лошадей моих однажды туда гоняли. Так через два дня только вернулись — все в мыле, точно гнали их без передыху. Как только не запалили коняг!
«Значит,
— А вернуться желаешь? — спросил он.
— Так оно, знамо дело, лучше бы вернуться, — с опаской поглядывая на гиганта, протянул возница, — от хозяев по своей воле никто не уходит, волкоглавцы, коли сыщут, учинят муку мученическую и смерть лютую. Мне привелось как-то видеть: трое наших из поселка задумали домой податься…
Теперь показательную расправу видел и Сохатый. Растерзанные тела висели на деревьях еще много дней, поедаемые вороньем и лесным зверьем.
— Я подумаю, — отец Настоятель повернулся к двери и уже на пороге кинул через плечо: — Но если ты вдруг решишь перечить мне или устраивать каверзы, то уже сегодня можешь начать проклинать час, когда появился на свет.
— Ох, не взыщите, добрый господин, я и так каждый день его проклинаю…
Но Сохатый уже не слушал его, он шел, раздумывая. «Женщин уводят дальше. Куда-то в центр. Неизвестно, зачем. Причем хозяевам „зарубежья“ совершенно все равно, кто перед ним — красотка, вроде той, которую привел с собой Лешага, или чешуйчатое страшилище. Для чего-то они нужны им? Едят они их, что ли?»
Этот вопрос мучил его все последние годы, так же как необходимость платить живую дань неведомому повелителю Ужаса. Одна мысль, что где-то рядом есть кто-то, чьему могуществу он не в силах противостоять, не давала покоя ученику Седого Ворона.
Он вспомнил последнюю встречу с Бирюком. Сегодня он бы все отдал за то, чтобы ее не было. Все прошедшие годы он, по сути, только и занимался тем, что мысленно спорил с побратимом, раз за разом стараясь доказать невидимому оппоненту свою правоту. Он создал полный благости и покоя монастырь там, где еще совсем недавно полы были скользкими от пролитой мятежниками крови. Он подарил людям спокойную и осмысленную жизнь. Конечно, это не тот Шаолинь, о котором они когда-то мечтали, слушая рассказы Седого Ворона. Но и мир совсем не таков, каким был прежде. Если бы сейчас ему удалось сковырнуть неведомого врага, засевшего за барьером Ужаса, его победа в их споре была бы полной и неопровержимой.
Сохатый сжал огромные кулаки. Он был уверен в своей немалой силе и непревзойденном воинском искусстве. Только бы отыскать лазейку в невидимой страшной стене, а дальше дело пойдет. И это будет безоговорочная победа!
Марат вцепился когтями в рукав Лешагиной куртки, словно опасался, что приятель вдруг развернется и уйдет.
— Видишь это кольцо? Это оно, я уверен! А к гранате привязано, чтоб никто не стянул! Только попробует кто, дернет за колечко — и все, полетят клочки по закоулочкам. А колечко-то непростое, целехонько останется.
— А
— С гранатой его на палец не надеть, — поражаясь несообразительности учителя, растолковал Марат.
— Ну, так чего проще? Можно же чеку придержать и другую шпильку вставить, уже с обычным кольцом. — Леха пожал плечами, все еще не представляя, в честь чего такой ажиотаж.
— Да кто это кроме тебя понимает? И не умеет никто, — не сдавался юнец. — Они же, все девять кольценосцев, — великие непобедимые воины. Точнее, они при жизни были великими воинами.
— Ерунды не говори. Сохатый, вон, живехонек! — этот разговор начинал раздражать бывшего стража. О жизни до Того Дня Марат, конечно, знал больше его, но порой его заносило на поворотах.
— Ну да, живехонек! — чешуйчатый упер руки в боки. — Сам же говорил, что твой учитель называл побратима мертвецом.
— Ничего я не говорил, — насупился Лешага.
— Да все равно! Думаешь, почему он сам вызвался с тобой биться? Знал ведь, что в честном бою никто с тобой совладать не может!
— Учитель, пожалуй, смог бы, — справедливости ради признал воин.
— Не важно, не о нем разговор! — отмахнулся Марат. — Я тебе вот что твержу, Сохатый — не человек, а только видимость! Он уже мертв невесть сколько лет! Кольцо дает ему жизнь. Чтоб его победить, эту штуковину нужно себе забрать. Только я не знаю, как. Ну, ты про шпильку говорил. А где ее взять, не знаю…
— Так у меня тоже нет! — меньше всего Лехе хотелось ввязываться в эту авантюру. Он с детства помнил закон Дикого Поля — брать чужое можно лишь с трупа.
Дверь отворилась. Драконид отпрянул от стеллажа.
— А… — увидев компанию, саркастично усмехнулся Сохатый. — Вам тоже понравилась.
— Да, интересные книги, — тут же нашелся Марат.
— Не играй со мной, — покачал головой отец Настоятель. — Я видел, что ты на гранату заглядывался. Убежать хотел? Или… — буравя взглядом чешуйчатый лоб парня, спросил преемник Майора, — колечко понравилось?
— Не, — вмешался Леха. — Колечко никудышнее. В бою такое пока нащупаешь…
— Хмурая твоя душа! — неожиданно зло и нервно рассмеялся Сохатый. — Это же символ.
— Что? — в недоумении переспросил Лешага.
— Символ! Ну, такой предмет, в котором имеется некий скрытый смысл.
— Взрывчатка там имеется, — буркнул ученик Старого Бирюка.
Марат притих, его бы забавляла эта беседа, когда б от взгляда хозяина кабинета чешуя не вставала дыбом, и странное ощущение не засело холодной иглой меж лопаток.
— В кольце взрывчатки нет, а то, что граната заряжена, сам знаешь. Не дергай почем зря, — он подошел к стеллажу, взял ребристый корпус в руку и замер, рассматривая его, будто увидел впервые. — Такие кольца в прежние времена, до Того Дня, мужчина и женщина надевали друг другу на палец, когда становились единым целым, — он вздохнул, — одной семьей. Но мы-то теперь знаем, к чему приходит общество, состоящее из мелких групп, именуемых семьями. Вот в память об этом колечко сюда и привешено. Мол, захочешь семью — потяни колечко и пеняй на себя.