Транзитом в Израиль
Шрифт:
Где-то в глубоко запрятанных тайниках души Лазаря Моисеевича уже начинало теплиться еврейское самолюбие. Именно это чувство национального достоинства и диктовало ему, что если родители нарекли его Лазарем, то он и будет им петь столько, сколько отведено ему в этой жизни. Он знал, что его имя в переводе с древнееврейского языка означает не что иное, как «божья помощь». Несмотря на то, что он являлся носителем партийного билета коммуниста и был воинствующим атеистом, где-то в глубинах подсознания он надеялся на эту помощь от Создателя.
У лейтенанта Гофмана к политической работе в армии был нестандартный подход, который мог доставить кучу неприятностей. Политработники в Красной
– Это же надо! Так логично, убедительно и в то же время просто объяснить бойцам задачи грядущего наступления и ведущей роли коммунистов в нём!
Похоже, что полковник рассказал об этом кому-то и в штабе, потому что буквально через несколько дней лейтенанта Гофмана вызвали в политотдел. Там ему без обиняков предложили повышение в звании – стать политруком батальона. Заманчиво, конечно, было поменять смертельный свист вражеских пуль на передовой на не очень-то и пыльную работу, в которой оружием становится не автомат, а идейно-выверенное слово, призывающее бойцов к схватке с врагом. В ответ на это он протянул руку в направлении невидимого окопа и тихо, но членораздельно произнёс:
– Я своих солдат смогу оставить только после окончания войны.
Как сказал, так и случилось. Только когда остались позади южноукраинские степи, крутые склоны карпатских гор, речные долины Румынии, когда над Рейхстагом в Берлине водрузили Красное знамя Победы, Лазарь Моисеевич попрощался со своими разведчиками.
Глава 4
Бабушка Хана
Если имя дедушки Лазаря означало «Божья помощь», то имя Хана (так звали бабушку Киры) в переводе с иврита означало «Божья милость». Зодиак всегда приписывал носителям этого имени прелесть и привлекательность. Как переводчики, так и зодиакальный круг не ошибались. Всевышний проявил милость, даруя бытие таким добрым, отзывчивым и благородным людям, как бабушка Хана, справедливо полагая, что без них нива жизни заглохла бы.
Появилась она на свет в начале XX века, когда уже все красные, белые и зелёные оттенки гражданской войны канули в лету. В небольшом городке Бердичев, что близ Житомира, она была самой шумной и непоседливой в большой еврейской семье. Отец тяжело работал на небольшой мельнице, а мать крутилась по хозяйству, как несколько белок в необозримом колесе, пытаясь с переменным успехом справиться с совсем не малочисленной оравой разнополых детишек.
Что запечатлелось в памяти смазливой девчушки, так это голод 30-х годов, метко названный на Украине «Голодомором». В результате этого искусственно организованного массового голода погибло несколько миллионов человек. Всё мало-мальски ценное, что было в их доме, в короткий срок уплыло в точку, называемую «Торгсин». Пользуясь бедственным положением голодных людей, государство диктатуры пролетариата вытягивало последние семейные реликвии, уцелевшие в грабительском вихре гражданской войны. Всё конфискованное продавалось «проклятым капиталистам» за валюту. Маленькая Хана горько плакала не столько из-за отданного семейного набора серебряных рюмок, из которых она никогда не пила, сколько из-за золотых
Хана запомнила также, как в период этого Голодомора было получено письмо от её дяди, уехавшего в Канаду ещё до революции. В конверт, кроме рукописного листочка, сердобольный родственник вложил ассигнацию в пять долларов. На этот более чем царский подарок в том же «Торгсине» был куплен небольшой мешок перловой муки, которой полуголодная семья питалась целую неделю. Никто из семьи и предположить не мог, какую трагическую роль сыграют эти настолько же своевременные, насколько и несчастные пять канадских долларов в судьбе матери Ханы. Буквально через несколько дней в дом явились сотрудники НКВД и увезли её в Житомир в городскую тюрьму, где продержали в тяжёлых условиях несколько недель. После перенесённых там побоев она стала часто болеть, жаловаться на боли в сердце и позвоночнике и через несколько лет умерла, не дожив и до пятидесяти лет.
Ещё до начала Голодомора на Украине начала воплощаться в жизнь коллективизация. Эта аграрная реформа предусматривала объединение единоличных крестьянских хозяйств в колхозы. Наслышанный от мужиков, приезжавших на мельницу из окрестных сёл, о репрессиях по отношению к мелким хозяевам, отец вовремя написал заявление о добровольной передаче своей мельницы местному колхозу. Сам же, не мудрствуя лукаво, стал работать в райцентре мастером в небольшой пекарне. Заработка едва хватало на прокорм большой семьи. Но дети росли быстрее, чем зарплата отца, помогая друг другу выживать в нелёгких условиях социалистической коллективизации.
Наступил момент, когда Хана успешно окончила школу и поступила в учительский институт в городе Ровно. К этому времени Красная Армия присоединила западные области Украины к СССР. Выросшие в буржуазной Польше, местные студенты, западные украинцы и поляки, недолюбливали тех же украинцев, прибывших с востока. Ну а русских «москалей» просто ненавидели. Доходило до того, что уже евреев жаловали больше, чем русских. Да и вообще, при малейшей возможности ворчали, что не надо было их освобождать неизвестно от кого и тем более присоединять неизвестно к кому.
В ночь на 22 июня 1941 года город содрогнулся от многочисленных взрывов. К полудню стало ясно, что грянула большая кровопролитная война. Ещё через час был разбомблен железнодорожный вокзал, а уже к вечеру выбраться из города не представлялось возможным. Хана с подругой решили пешком добраться до узловой станции Здолбунов, что в 12 километрах от Ровно. Им казалось, что надо как можно быстрее, покинуть западноукраинские земли, добраться до исконно советской территории и там найти спасение. Никто и не думал, что немцев пустят дальше старой границы, совсем недавно отменённой пактом Риббентропа – Молотова.
Несколько часов девушки шли по грунтовому тракту, то и дело бросаясь на землю под придорожные кусты, когда самолёты с чёрными крестами пролетали прямо над головой. В Здолбунове они увидели товарные вагоны, которые везли раненых бойцов вглубь страны. В одном из них им удалось доехать до следующей узловой станции Шепетовка. Как и в Ровно, станция была обезглавлена, от здания вокзала остались только руины. Около них и скопилась чуть ли не тысячная масса голосящих и хаотично двигающихся людей, жаждущих убраться куда-нибудь подальше от быстро надвигающейся войны. Однако время от времени стремительно приближающиеся фашистские самолёты прицельно расстреливали этих безоружных женщин, детей и стариков. Оставшиеся в живых после очередного налёта не разбегались, так как выяснилось, что железнодорожные пути, в отличие от вокзала, не пострадали. Это давало людям надежду всё-таки выбраться из этого пекла.