Трапеция
Шрифт:
марлей и лейкопластырем сверху.
– Не туго? Ослабить?
– Нормально…
Никогда раньше Анжело не уделял Томми столько внимания. Обычно мальчик
его побаивался, но сейчас слишком переживал, чтобы об этом задумываться.
Прежде ему не разрешали ошиваться рядом, когда Сантелли по-настоящему
готовились к выступлению. Смешки и грубоватые шутки репетиций остались
позади – Марио и Анжело были тихие, собранные и предельно серьезные.
– У тебя песок в волосах, –
Расческа была не слишком чистой, но Томми воспользовался ей без колебаний.
Марио все еще стоял возле зеркала – закреплял зеленую с золотом накидку на
плечах. Потом повернулся. Как всегда в сценическом костюме он выглядел
крупнее. Брови вразлет придавали его чертам нечто дьявольское.
– Когда будем выходить, ты пойдешь между Анжело и Папашей Тони. Видел, как
у нас забирают накидки?
Томми кивнул.
– Сегодня это сделаешь ты. Пусть публика разглядит тебя, как следует. Сперва
возьмешь у Папаши Тони, потом у Анжело, потом у меня. Отдашь их
униформисту. Ну, сам знаешь. Только не суетись.
Анжело тоже затянул шнурки на горле. Томми накидки не полагалось: он был
просто запасным.
Они прошли к манежу как раз вовремя: оркестр уже заиграл медленную
волнующую мелодию, которая предваряла выход воздушных гимнастов. Томми в
сотый раз напомнил себе спросить, как она называется, и понимал, что снова
забудет.
– Вперед, – Анжело взял его за локоть и подтолкнул к входу.
Марио все еще молчал. Томми знал, что некоторые артисты перед
представлением волнуются больше, чем другие. Он и сам был бы рад подойти к
аппарату ближе, чем на фут, без тошноты. Но Марио выглядел так, будто
происходящее казалось ему сном.
Анжело быстро улыбнулся Томми:
– Ну, хорошо, парень, все нормально. Ты проделывал это сто раз, и этот ничем не
отличается.
Потянувшись мимо мальчика, он схватил Марио за локоть.
– Мэтт, ты натянут, как струна. По-прежнему чувствуешь удачу? Если нет, я не
против.
Марио ответил что-то, но что именно Томми не разобрал из-за многократно
усиленного голоса Джима Ламбета.
– Летающие Сантелли…
Томми сделал глубокий вдох. Его пошатывало, как будто ноги вдруг стали
короткими и не доставали до земли. Он старался идти, как другие: медленными
размеренными шагами, не глядя ни направо, ни налево. Когда торжественная
музыка без перехода сменилась грациозным бодрым вальсом, Томми повернулся, собрал тяжелые накидки и передал униформисту. На лестнице он был
последним, огни били в глаза.
Ступив на мостик, Томми почувствовал себя как в первый раз – не
твердо – и взялся за боковую стропу. Рука Марио, крепкая и уверенная, легла на
плечо. Было холодно – и внутри, и снаружи. В свете прожекторов трапеции
выглядели другими – тонкими странными темными линиями. Анжело и Папаша
Тони на второй ловиторке тоже смотрелись по-другому, больше, чем обычно. До
сознания долетали обрывки слов:
– Впервые на арене… самый молодой воздушный гимнаст, когда-либо
выступавший в цирках Америки… к Сантелли присоединился новый член
труппы… Марио и Томми Сантелли на двойной трапеции…
Когда они спустили трапецию, Марио шепнул:
– Свет глаза не слепит?
– Нет.
– Хорошо… вперед!
Внутренние часы начали отсчитывать ритм без участия сознания. Раз: четыре
ладони хлопают о перекладину. Два: долгое скольжение, высокий пик, возвращение. Три: снова пик – во вспышке незнакомых огней Томми увидел
тонкую темную линию сетки внизу. Четыре: полет в пустоте, шлепок рук Папаши
Тони об его запястья, напряжение плечевых мышц… Не видя, Томми знал, что
Марио так же попал в хватку Анжело, и тела их сейчас изгибаются с отточенным
до автоматизма сходством. Обратный кач, переворот лицом к мостику, снова
полет, секундный ужас, от которого он так никогда и не избавился – а вдруг
трапецию отнесло ветром – нахлынувшее облегчение, когда перекладина
оказывается под пальцами, равновесие, чтобы ни один край не перевесил, не
испортил полет. Стиснутые ладони. Долгий грохот барабанов, или это
собственное сердце? Ноги ощутили поверхность мостика, и Томми услышал свои
первые аплодисменты – накатывающие, нарастающие, будто шум крови в ушах.
Странно, но он не ощущал ни восторга, ни гордости, только причудливое
опустошенное облегчение. Восторг придет позже.
Он смотрел, как убирают трапецию. Позже – Томми слышал, как это обсуждали –
он будет осенять себя крестом в этом небольшом перерыве. Но не в первый раз.
На мостик ступил Папаша Тони, и Марио отцепил одиночную трапецию.
– Хорошо, – шепнул он, – ты справился. Теперь не путайся под ногами.
Томми напряженно следил за трюками, которые знал до того хорошо, что мог
увидеть их во сне. Двойное заднее сальто Марио, два с половиной сальто вперед
Папаши Тони, пассаж.
Нервно потирая запястья, Марио прошептал:
– Освободите больше места.
Передав Марио перекладину, Папаша Тони что-то тихо сказал. Томми не
разобрал слов, но уловил вопросительную интонацию. Марио кивнул. Папаша