Трапеция
Шрифт:
там надо.
Разум убеждал Томми, что он задел больное место, угодил в неожиданный оплот
нелогичности, что надо заканчивать разговор, но он не мог.
– Ну-ну, – сказал он, пытаясь по старой привычке перевести все в шутку. –
Признайся, ты просто не можешь заставить себя сделать то, что не должно
выглядеть красиво. Тебе нужны софиты и аплодисменты.
Дверца шкафа заскрипела, открываясь.
– Возможно, ты прав, – бесцветно отозвался Марио.
– Куда ты
– Никуда. Спи.
– Марио, я не имел в виду…
– Заткнись и спи.
Томми понимал, что любое слово сейчас только ухудшит ситуацию, поэтому снова
растянулся на кровати. И в воцарившемся долгом молчании вдруг сообразил, что
ничего не сказать будет еще хуже. Все эти излюбленные приступы
отстраненности и неожиданные «оставь-меня-в-покое» были просто рефлексом, берущим, вероятно, корни из циркового детства, когда любая потребность во
внимании и утешении постоянно откладывалась до конца представления или
сезона. Теперь любое сочувствие ставило Марио в неловкое положение. Для
него было важно выглядеть так, будто ему вообще не нужны ни тепло, ни
внимание. Марио успел обуться, натянуть джинсы и был уже почти за дверью, когда Томми вскочил и бросился за ним.
– Немедленно возвращайся, идиот! Ты знаешь, что я ничего такого не хотел. Не
будь дураком. Проклятье, Марио, мне теперь что, садиться и писать долбаный
список вещей, которых боюсь я?
Марио расслабился, заулыбался и позволил вернуть себя в кровать. Уже
засыпая, Томми обреченно подумал: «Я никогда не говорил, чего иногда боюсь
больше всего. Тебя». И он знал, что, пока не наберется духу высказать это
Марио, их отношения никогда не наладятся.
Chapter 18
ГЛАВА 6
Был последний день уходящего года. К ужину приехала Барбара, но даже Томми
дом казался пустым. Люсия, бегающая между гостиной и кухней, с полдесятка
раз сообщила всем, кто попадался на пути, что это и на Новый год не похоже.
Она позвала Марио открыть бутылку вина – что по идее делало день
праздничным – но дом все равно был полон призраков. Во всяком случае, Марио, молчаливый и хмурый, выглядел так, будто видел их в каждом углу.
Но к тому времени, как все переоделись в чистое к ужину, никто не заговаривал о
недостающих именах. Они уже спускались, когда Марио прислушался.
– Машина, что ли? Может, Лисс и Дэвид из Сан-Франциско приехали? Лу хотя бы
будет веселее.
Зазвонил звонок. Марио ускорил шаги.
– Но Лисс не стала бы звонить…
Люсия была уже внизу. Будучи еще на лестнице, Томми
восторженное восклицание и увидел, как она кидается обнимать Джонни. Когда
он отпустил ее, Люсия вся светилась. Томми всегда подозревал, что если у нее и
есть любимчики среди детей, так это Джонни. Хотя Люсия сильно беспокоилась
из-за пропажи Марио, его она встречала далеко не так бурно.
– Мэтт, иди сюда, смотри…
– Мэтт? Он здесь?
Джонни быстрым шагом подошел к лестнице и заключил брата в объятия.
– Эй, дружище, я так и знал, что ты появишься, – сказал он, держа Марио за
плечи и внимательно его разглядывая. – Где ты шатался? В тюрьме сидел, что
ли?
– Вроде того. Потом как-нибудь расскажу, ладно? Рад тебя видеть, Джок.
Джонни протянул руку Томми.
– Привет, парень. А ты где пропадал?
– В армии, – ответил Томми.
Джонни, все такой же стройный, ясноглазый и неугомонный, походил на
студента колледжа.
– А ты чем занимался?
– Ты что, нас не видел? Сетевое шоу, его везде крутили. «Дни и ночи цирка».
– Лисс что-то рассказывала, – сказал Марио. – Только там, где я был, не было
телевизора.
– Ну и ладно, – Джонни выглядел расстроенным. – Зря ты так надолго исчез. Мы
делали отдельный выпуск про Барни Парриша и тройное сальто. Джим больше
не летает, остались только ты да Саймон Барри, а у него совершенно нет стиля!
Я хотел пригласить тебя, но ты куда-то испарился.
– Ради Бога, Джонни, ты в доме и десяти минут не пробыл, а уже налетел на
брата, – укорила Стелла. – Привет, Марио. Рада, что ты вернулся!
– Вот если бы я тебя нашел, – не успокаивался Джонни, – ты мог бы прогреметь
по всему Побережью! Какое было бы возвращение! С тройным…
– Я не делал тройного с тех пор, как разошелся с Лионелем, – перебил Марио.
– Ты не… – Джонни уставился на него с открытым ртом.
– Оставь его, Джонни, – твердо велела Стелла. – Иди вынеси сумки из машины.
Она протянула Томми обе руки. Стелла была дорого одета, носила красивую
прическу и – впервые на памяти Томми – макияж. Он подумал, что если бы увидел
ее где-нибудь, то наверняка не узнал бы. Но затем Томми взял ее за руки, и
наваждение рассеялось: твердые мозолистые ладони гимнаста, сухие от
канифоли, и короткие ногти. Под слоем лет, успеха и дорогой одежды
скрывалась прежняя Стелла, его Стелла – как в те времена, когда они оба были
чужими детьми в странной чужой семье. Почувствовав, наконец, что
действительно оказался дома, Томми крепко обнял ее.