Трапеция
Шрифт:
все, пусть и безжалостно, бескомпромиссно.
Мне приходилось быть грубым. Если бы я не был… то уже бы расклеился, и
однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.
Томми вдруг понял, что если бы Марио миндальничал с ним на тренировках, хоть
раз поступился бы своими идеалами, то все, что было между ними, сошло бы на
нет, и их отношения, строясь на слабости, а не на силе, постепенно разрушились
бы. Лишь этого они никогда не испортили, только отдельно от Томми
впадал в слабость. И то, что могло превратиться в червя, подгрызающего корни
их силы, стало источником света, льющимся сквозь них, проявляющимся в
кристальной чистоте полета. И если избыток этой силы толкал их друг другу в
объятия – что с того?
Томми даже не подозревал, сколь могущественно может быть чувство вины, которое испуганный ребенок прячет под личиной взрослого. Не подозревал, пока
не осознал источник этой любви и не увидел, как она чиста. Он позволил чужакам
заставить себя стыдиться собственных чувств. Он защищался, но все равно
стыдился.
Марио заворочался и открыл темные затуманенные глаза. Томми всегда обретал
новую уверенность, когда видел, как Марио возвращается к нему из далекой
загадочной страны снов. Моргнув, Марио улыбнулся.
– Привет, Везунчик. Здорово вчера выступили, правда?
Томми кивнул. Марио перевернулся на бок и сказал:
– Когда Барт везет тебя на эту гонку или как там ее?
– Ралли на спортивных машинах. В десять, кажется, – вдруг Томми вспомнил кое-
что и поежился: – Мэтт, мне надо тебе что-то сказать. Помнишь, нам позвонили, и
я сказал, что ошиблись номером?
– Я знаю, что не ошиблись, – ответил Марио, – но ты так нервничал, что я решил
не настаивать. Кто это был?
Томми, торопясь и сбиваясь, рассказал о разговоре со Сью-Линн. Лицо Марио
потемнело, но он только сказал:
– Ничего, Везунчик. Тогда я все равно не смог бы с ней разговаривать. Но
перезвонить, наверное, придется. Я знаю, чего она хочет.
– Чего?
Марио вздохнул.
– Я задолжал ей кучу денег. Когда мы развелись, я согласился платить алименты.
А потом сбежал, и вышло так, что она получила только тот первый чек. Когда мы
вернулись домой, она прислала письмо, но я… я так и не набрался духу его
открыть. Пожалуй, не стоит винить ее за то, что она готова обратиться в суд. На
самом деле полезно было бы иметь под рукой жену. Пусть и бывшую. Я бы не был
первым геем в Голливуде, который женился ради прикрытия. Правда, – добавил
он, – ей пришлось бы узнать правду. О нас.
– Господи, – сказал Томми. – Может, сразу в редакцию «Таймс» позвоним?
– Да нет же,
целиком. Обо мне и Сьюзан.
У Томми в животе поселилась сосущая пустота.
– Ты мне ничего не должен.
– Нет, я хочу рассказать. Про это и еще кое-что. Знаешь, когда мы разошлись, я
решил, что ты тоже женишься.
– Ты сбрендил? – рассмеялся Томми. – Как ты можешь такое говорить?
– Мы мало обсуждали это, Том. Только один раз, когда ехали в грузовике, помнишь? Например, я до сих пор не знаю, как ты относишься к женщинам, потому что стоило коснуться этой темы, как у нас все шло наперекосяк.
– Я был дураком, – мрачно сказал Томми.
– Вовсе нет, – возразил Марио. – Ты был ребенком. Я просто не понимал, как
много в тебе детского. Ты так разумно себя вел, что я никогда не задумывался, сколько тебе на самом деле лет.
Томми смутно припомнил, что и Анжело как-то сказал нечто подобное.
– Веришь или нет, Везунчик, но когда ты ушел… когда мы рассорились… только
одно удерживало меня от того, чтобы бросить Старра, обыскать всю страну, приползти к тебе на коленях, если понадобится…
– Мэтт, дружище, не надо…
– Нет, послушай, Везунчик. Я все повторял себе, что немало мальчишек твоего
возраста западают на какого-нибудь одного парня. Ты все свое время проводил
со мной, и у тебя просто не было возможности выяснить, что ты чувствуешь к
девушкам. Я был у тебя первым, тебе не было с чем сравнить. И я решил, что раз
меня нет, ты сможешь, наконец… погоди, Томми, дай закончить… я решил, что
теперь ты можешь попробовать с девушкой и узнать, на самом ли деле…
действительно ли ты гомосексуален, либо просто слишком сильно на мне
зациклился.
Томми разгладил складку на простыни.
– Вообще-то, – тихо сказал он, – я и сам думал что-то в этом роде. В тот первый
год было много девушек. Но все чувствовалось как-то неправильно. Для меня это
ничего не значило. Просто возможность… – он ощутил, как кровь приливает к
щекам, – в армии мы говорили «спустить». Не более того.
– Я не жалею, что женился, – сказал Марио. – Иначе никогда бы не понял. Я
всегда чувствовал, что мне необязательно быть геем, что стоит мне захотеть, и я
могу найти женщину. Ты сам знаешь. Всякий раз, когда мне становилось тошно от
самого себя, я цеплял какую-нибудь девчонку. Пытался и тебя втянуть… Боже, порой я просыпаюсь, вспоминаю тех двух куриц и блевать охота… Так и с собой
поступать было плохо, а уж с тобой… Господи!