Трапеция
Шрифт:
– Все, хватит, кыш!
Сначала Томми винил собственную глупость и медлительность. Потом
заподозрил, что у Марио очень неустойчивое внимание. А в последнее время
начал понимать, что есть что-то еще, нечто большее, чем простая
раздражительность. И к нему это загадочное нечто никакого отношения не
имеет.
Стоя на коленях, Марио перетряхивал изукрашенные жилетки и ремни. Томми
поглядывал на него краем глаза. Отросшие волосы
требовалось подстричь. Одет он был в грубые рабочие штаны, вытертую черную
водолазку (непонятно было, сколько у него таких и носит ли он что-нибудь
другое) и плетеные мексиканские сандалии.
– Парень… – ожил, наконец, Марио.
– Да?
– Слушай, ты просто угодил в больное место. Прости, что я так вспылил. Это
длинная история и не очень-то красивая вдобавок. Когда-нибудь я ее тебе
расскажу. А теперь помоги мне навести тут порядок. Брось эти полотенца вон
туда, их надо в стирку.
Томми принялся возиться рядом с ним, раскладывая по разным кучкам трико, ремни, топы, полотенца и накидки. Марио выудил моток кисеи, которой они
оборачивали запястья, и перематывал его потуже.
– Том, еще кое-что. Сделаешь мне одолжение?
– Конечно, если смогу.
– Тебя будут объявлять как Томми Сантелли, ты знаешь, да? И вот, я, конечно, не
могу просить тебя лгать, но… Если я тебя куда-нибудь с собой возьму – а я могу
– можно я буду представлять тебя так, и пусть все думают, что ты мой младший
брат? Даже если я назову тебя Томми Гарднером, ты не возражай, хорошо?
– Ну… пожалуйста, – озадаченно согласился Томми.
Марио поднял голову. Теперь он снова улыбался.
– Видишь, как серьезно я воспринял слова Папаши Тони? Это он главным образом
для меня говорил, не для тебя.
– Не понимаю, – Томми совсем смешался.
– Ты не против быть моим братишкой?
– Переживу как-нибудь.
И Томми снова подумал, что с Марио никогда не знаешь, чем все обернется.
На следующее утро они принялись за работу. Начали с обычных наклонов и
упражнений на растяжку, и Томми поймал свое отражение в одном из больших
зеркал: худой, длинноногий, в слишком большой футболке и шортах. Чувство
неловкости он преодолел давно, а вот относительная скованность неприятно
удивила.
Марио – голый до пояса, в обвисших черных трико, протертых на коленях – делал
высокие махи ногами, держась за станок. Обернувшись, он усмехнулся.
– Через пару дней разработаешься. Не забывай, я всю зиму занимался, вот и
сохранил форму, – он встал на большие пальцы. – Рассказать про самое худшее, что однажды
готовился к показу в балетной школе. Очень гордился собой, потому что умел
делать всю эту чепуху: высокие прыжки, вращения, пируэты… Кстати, ты знал, что танцор учится делать пируэт так же, как гимнаст – абсолютно одинаково? И
такого высокого броска ногой, как у меня, ни у кого не было. И как-то мистер Корт
– наш учитель – смотрел на меня, смотрел да и сказал: «Беда твоя в том, Мэтт, что ты не танцор, а какой-то акробат!» Ты не представляешь, как я рыдал дома, –
Марио рассмеялся. – Самое забавное, что он понятия не имел, насколько был
прав. Он не знал, что Лисс и я из цирковой семьи, просто использовал слово, которое в его среде было оскорбительным.
Томми неловко рассмеялся.
– Когда я был маленьким, папа говорил, что самое худшее, чего можно пожелать
человеку в шоу-бизнесе, это «Пусть все твои дети будут акробатами».
Марио отпустил станок.
– Эй, давай установим сетку. Пусть все удивятся, когда придут.
Работали в молчании. Марио, сосредоточенный, полностью поглощенный делом, каждые несколько минут проверял, как Томми натягивает тросы. Закончив
проверку, он кувыркнулся на пол.
– Интересно, сколько времени? Тебе, наверное, пора в школу, а мне – бриться и
собираться на работу. У меня занятие в пол-одиннадцатого. Вернемся днем. Как
раз все соберутся.
Томми ощутил разочарование: он только сейчас понял, как соскучился по
полетам. Марио, глянув на него, пожал плечами.
– Ну ладно, давай посмотрим, чего мы стоим. Я и сам с осени наверху не был.
Карабкаясь по лестнице, Томми почувствовал, как стены принимают угрожающие
размеры, и встревоженно уставился на трапецию, пытаясь оценить амплитуду ее
движения. Ему вдруг четко представилось, как он врезается головой в одну из
этих слишком близких стен. Держась за лестницу одной рукой, Томми неуверенно
взглянул на потолок. Если сделать слишком высокий и широкий кач, то вполне
можно…
– О чем задумался? – крикнул Марио. – У тебя лестница извивается, как змея!
Томми поспешно сосредоточился, чувствуя позади вес Марио. Добравшись до
мостика, он придержал для парня лестницу. С минуту оба просто стояли на
высоте, Марио что-то насвистывал под нос. Потом он сказал: «Andiamo» – и
знаком велел Томми снять трапецию с высокого крючка. Перехватив ее пару раз, Марио остался недоволен. Хлопнул ладонями по мешочку с канифолью, снова
взялся за перекладину и сорвался в гладкую прямую аккуратную дугу. Таких он