Трапеция
Шрифт:
мать выкормила зверя из бутылочки. Работая с Принцем, даже Том Зейн
двигался с преувеличенной осторожностью и не отрывал от кота глаз. Томми
вспомнил не раз слышанные от отца слова: «Большие коты не бывают ручными.
Пусть и дрессированные, они всегда остаются дикими зверями и всегда опасны.
Даже старина Люцифер, если его напугать или огорчить, может забыть всю
дрессировку и броситься на меня. Это будет моя вина, не
мне».
Томми отвел глаза, пока львы один за другим перепрыгивали отца и
возвращались на тумбы. Отец позировал в центре – с двумя львами по каждую
сторону, и Томми с облегчением выдохнул, глядя, как ассистент возится с
решетками. Однажды он таки попробовал себя в этой работе, после чего отец
признал, что дрессировщиками рождаются, а не становятся, и оставил надежду, что сын последует по его стопам.
Сцена распалась: с новым щелчком бича львы по очереди спрыгивали с тумб.
Ассистент поднял решетку, звери своеобразной раскачивающейся рысцой
потрусили к двери. И вдруг Пик Лейти выдохнул: «О Боже!» и бросился вперед.
Принц прошел в двери, но повернулся прежде, чем за ним опустилась решетка, и
выскочил обратно на манеж. Прижав уши и рыча, лев медленно подбирался к
Тому Зейну. Его не останавливали ни окрики, ни даже щелчок бича в угрожающей
близости от морды. На самом деле Том Зейн никогда не бил своих котов, а если
бы и ударил, им бы это не повредило. Они боялись самого щелчка, и этот звук –
да еще кусочки мяса – вот и все, что использовал дрессировщик, чтобы держать
их под контролем. Том Зейн снова крикнул, но Принц не отступал. Сейчас Пик
Лейти и Анжело оба бежали к клетке. А потом случилось неизбежное – прыжок, который Томми прочувствовал от головы до пят. Том Зейн, отскочив, схватил
стул, которым время от времени защищался от сделавшихся неуправляемыми
животных. Он пятился, кружил, но под весом льва не устоял на ногах.
Оркестр грянул увертюрой к следующему номеру. Анжело и Пик были уже в
клетке. Томми кинулся к форгангу. Отец был на ногах, по белым брюкам бежала
кровь. Принц рычал и бил хвостом.
Кто-то поймал Томми за локоть.
– Ради бога, не ходи туда, Том!
Сильным рывком Марио заставил Томми развернуться спиной к манежу. Дюжина
униформистов и оказавшихся поблизости артистов столпились вокруг большой
клетки, закрывая ее от публики. На манеж поспешно вывели дрессированных
слонов. После короткой борьбы за лучший обзор Томми увидел отца: тот снова
был на полу. К форгангу торопилась мать, и Томми вдруг пришел в себя.
Растерянность обернулась чем-то
пояс.
– Мама! Не ходи туда, не…
– Что случилось?
У нее было совсем белое лицо, и Томми впервые с изумлением понял: «Я стал
выше нее». Он держал ее, прикрывая точно так же, как Марио прикрывал его.
– Не смотри, – попросил мальчик. – Ты все равно ничего не сделаешь. Принц
прыгнул на него…
Перед глазами стояли жуткие красные кляксы на белой ткани.
– Нет, пусти, – быстро сказала Элизабет Зейн. – Я должна идти, Томми. Я
управляюсь с котами лучше Кардиффа. И если я не пойду сейчас, они могут
застрелить Принца…
Быстро высвободившись из рук сына, она побежала к манежу. С того мига, как
Принц сделал первый прыжок, не прошло и полной минуты. На трибунах стоял
тревожный гул, слышный даже сквозь бодрую мелодию оркестра. Теперь Томми
ясно все видел. Отец был за защитным ограждением с Анжело, мать – с
Кардиффом в большой клетке. Оба теснили кота к выходу: Кардифф – стулом, мать – железной палкой. Томми ступил на манеж. Анжело и Пик Лейти помогали
отцу подняться. Весь верх белого костюма превратился в черно-бордовые
лохмотья – не то ткань, не то порванная кожа. Голова отца безвольно
свешивалась на грудь. Сделав шаг, он упал на руки Анжело.
Томми вдруг понял, что его плечо сжимают стальные пальцы Марио.
– Ты никуда не пойдешь, – сказал тот сквозь зубы. – У тебя десять минут до
номера.
– Марио, это же мой папа! Он ранен, он, может, умирает…
– А мне наплевать. Пусть хоть половина штата вымрет, но ты должен быть на
аппарате через десять минут! Шевелись!
Марио подкрепил слова грубым толчком, и Томми, спотыкаясь, поспешил к
стоянке. В грузовик он вошел с пересохшим ртом, чувствуя, как все вокруг плывет.
Внутри его окружили знакомые запахи: металл, влажная одежда, канифоль, пот
– но теперь они казались странными, чужими, и в животе от них поднималась
тошнота. Обувь и топ Марио уже приготовил. Томми вытащил трико, машинально
проверил ярлычок на поясе – то оказались трико Анжело. Он взял другие –
угадал. До мальчика начало доходить: лежи его отец мертвым на полу клетки, все равно пришлось бы влезать в эти трико и быть на аппарате через восемь
минут.
Томми надел одну штанину, потом, дрожа, прислонился к стене. Во рту поселился
отвратительный привкус. В этот момент он ненавидел Марио, тихо
натягивающего трико на голые ноги.