Трапеция
Шрифт:
старые штаны, а Анжело по-прежнему носил верх от костюма и ливрею.
Аккуратная, словно накрахмаленная медсестра, поглядев на них круглыми
глазами, даже слегка попятилась.
– Мистер Зейн? Несчастный случай в цирке? Минутку, пожалуйста. Думаю, он все
еще в операционной. Сюда, пожалуйста.
Она отвела их в приемную, и там Томми увидел мать – бледную, измученную, с
большим кровавым пятном на платье. Вскочив, она бросилась к ним.
– Томми,
Мальчик обнял мать, чувствуя, как та дрожит и всхлипывает. Спустя минуту Бесс
немного успокоилась.
– Как хорошо, что вы приехали, Анжело.
– Ну, мне в любом случае надо показать кому-нибудь царапину.
– Если бы не ты…
Она взяла его ладонь обеими руками, и Анжело смущенно качнул головой.
– Ладно, ладно, Бесс, забудь. Как Том?
– Принц порвал его трижды… один раз ударил по руке и два по ребрам. Он
потерял много крови, и глаз поврежден… – женщина снова расплакалась.
Марио взял ее за плечи и бережно усадил в кресло.
– Томми, оставайся с матерью. Элизабет, я принесу вам кофе. Анжело, найди
себе доктора.
Томми сел рядом с матерью. Через некоторое время вернулся Анжело – с
аккуратной толстой повязкой на предплечье. Марио принес кофе и, не
спрашивая, вручил Томми стаканчик. Мальчик сделал глоток, но напиток был
таким горьким, что Томми поставил его на пол почти нетронутым.
– Я так и знал, что этот кот – убийца, – сказал он.
Бесс Зейн вскинула голову.
– Ох, нет, Младший, Принц не виноват. Том знал, что у Принца болит зуб, и
нечаянно задел его рукой по той стороне. Принц испугался – вот и все. Он
испугался, и ему было больно. Они же как дети.
– Хорошенький ребеночек, – пробормотал Томми, не раз слышавший эту
присказку.
Наконец, вечность спустя, появился доктор.
– Миссис Зейн?
Все четверо вскочили на ноги.
– Миссис Зейн, сейчас вы можете на несколько секунд увидеть вашего мужа. И на
минуту утром.
– Как… как он?
Доктор обвел их взглядом, и Томми снова остро ощутил, какое впечатление они
производят. В том числе мать – в потрепанном пальто и заляпанном кровью
платье.
– Ранения довольно серьезные. Сломаны лучевая кость и четыре ребра. Думаю, лев насел на него всем весом. Рука сильно пострадала, порвана мышца плеча. На
грудь и плечо пришлось наложить около восьмидесяти швов. С глазом хуже.
Ущерб окончательно прояснится, когда спадет опухоль, но уже сейчас можно
сказать, что веко разорвано. Скорее всего, мы сохраним ему зрение, но буду
честен –
попадает инфекция.
Анжело перекрестился.
– Вам лучше идти домой, миссис Зейн, – мягко предложил доктор. – Сыновья
отвезут вас.
Бесс качнула головой.
– Я остаюсь. Анжело, отвези Томми.
– Разумеется.
Томми начал было доказывать, что может остаться с матерью, но Марио крепко
сжал его плечо и отконвоировал к машине.
– Мне сесть за руль, Анжело?
– Да ну! – тот нетерпеливо поджидал, пока они устроятся.
– Рука в порядке. Меня
домашние кошки хуже царапали!
Томми снова ощутил тяжелую дурноту. Если он пробудет с цирком двадцать лет, сможет ли вот так запросто войти в львиную клетку, спасти человека, а потом
отработать собственный номер с глубокой раной на руке, о которой даже не
сочтет нужным упомянуть?
У него застучали зубы, и Марио позвал:
– Прибавь немного. Паренька знобит.
– Неудивительно, – откликнулся Анжело. – Чудо, что он вообще так долго
продержался. Ты был слишком суров с ним, Мэтт.
Марио приобнял Томми за плечи.
– Слушай, Том, мне пришлось на тебя наорать, иначе бы ты расклеился. А за
тобой и все остальные. Потом узнали бы зрители – и все, паника. Я видел такое.
А так ты держал себя в руках, и все прошло гладко. Сейчас можешь не
сдерживаться, если хочешь. Теперь самое время – когда все позади.
– Мне… п-просто оч-чень х-х-холодно, – выговорил Томми. – Наверное…
наверное, з-замерз в… в б-больнице.
На стоянке царили темнота и тишина, но на звук мотора из билетной будки
выскочил Джим Ламбет.
– Анжело, все в порядке? Томми, как отец?
Выслушав их, он потрепал Томми по плечу.
– Хороший парень. Марио, отведи его в постель. Он молодчина.
Мальчик слышал лестный отзыв, но слишком замерз, чтобы разбирать слова.
Анжело подвез их к трейлеру Зейнов, и Марио с Томми вышли.
– Я останусь с ним. Иди поспи, Анжело.
– Я в порядке, – заспорил Томми, но Марио молча подтолкнул его к дверям.
Здесь по-прежнему горел свет, корзинка с рукоделием лежала там, где оставила
ее мать, – с его собственными трико, натянутыми на штопальный грибок. На
спинке кресла висела отцовская рубашка.
Томми сжимал зубы, холод пробирал, казалось, до костей. Он забыл, каково это –
быть в тепле. Ему чудилось, будто он сдерживает дыхание, сопротивляясь