Трасса "Юг". Парни из 90-х
Шрифт:
Макс еще помедлил и протянул деньги мне.
– Держи, Пит. Хоть ты и был против.
– А ты бы взял его в долю, Пит? – спросил Костик.
– Взял бы, – я смотрел прямо на дорогу. – А потом ты бы, Костик, первый на меня обиделся. Деньги – такая сволочная штука...
– Просто вот что, Пит, – заговорил Макс, схватившись за спинку моего сиденья. – Надо сделать так. Когда мы деньги найдем, мы свою долю особо делить не будем. Мы возьмем понемногу, кому сколько нужно, а остальное вложим куда-нибудь... Ну там,
– А потом все вместе пролетим, да? – спросил Шериф.
– Почему сразу пролетим. Подсчитаем сперва, чего как.
– А как же студия, Макс? – поинтересовался я, запрятав свою иронию так глубоко, как только сумел.
– Студия не окупится, – серьезно сказал Макс. – Я изучал вопрос. А деньги, они твои, Пит.
Я оценил его слова. Но не нашелся, что ответить. Почему-то я был уверен, что наше путешествие окончится совсем не так, как мы думаем. Я старался не думать о будущем, пока в жизни хватало настоящего.
Эпизод29. Мы понемногу выбирались на южную трассу. На очередной заправке нам залили полный бак, и я с удовольствием отметил, что до Волгореченска уже не так далеко, а денег в кармане еще достаточно... хватило бы даже на обратный путь.
Мы уклонились от прямой дороги и потеряли целых четыре дня. Но жалеть об этом не приходилось. Да и некогда было: мы с удивлением наблюдали, как меняются пейзажи вокруг.
Сначала стало жарко. А потом на горизонте показались горы. Макс решил было, что это Урал, но Шериф лениво объяснил: Урал гораздо, гораздо дальше, а это никакие не горы, а просто горушки, за которыми течет Волга. А за Волгой – те места, где он родился. Макс повертел в руках карту и подтвердил, что так оно и есть.
Я улыбался. Эти горы я уже видел в детстве, когда мы с отцом ездили на его родину, к Азовскому морю. И задавал те же вопросы. Правда, тогда мы ехали по железной дороге. Помню, проводница разносила чай в тонких стаканах с подстаканниками, которые ползали по столику и нещадно гремели. С тех пор подстаканники стали для меня символом дороги, и я даже хотел захватить один такой в наш автобус. Но потом рассудил, что те времена ушли безвозвратно, да и пиво наливать в стакан будет как-то неловко; впрочем, разве я еду не за тем, чтобы прошлое вернулось?
Вот такие причудливые мысли роились у меня в голове, пока я вел машину по южному шоссе мимо редких поселков, полей и пересохших речек. Мы не останавливались. В зеркалах заднего вида я не замечал ничего подозрительного. «Может, хоть один день пройдет без экстрима», – подумал я, и сразу же вслед за этим указатель у поста ГАИ объявил нам, что мы добрались.
Волгореченск уже был похож на южный город. Он начался как-то сразу и весь разместился на обрывистом волжском берегу: мы с полчаса наблюдали, как с обрыва
Пока мы ездили вверх-вниз по нешироким улицам старого города, я высматривал почту или телефонный автомат. Наконец мы увидели на углу старенькую красную будку советского образца, и я выскочил, сжимая в руке записанный на клочке бумаги номер. Парни выгрузились тоже. Макс мигом нашел в подвальчике продуктовый магазин и отправился изучать цены.
Аппарат, как ни странно, работал. Я наудачу опустил в щель несколько монеток и набрал шесть цифр.
После пяти гудков шероховатый мужской голос в трубке произнес: «алло».
– Меня зовут Петр, я от Николая Петровича, – сказал я.
– От Николая Петровича? А фамилия ваша как? – спросил голос недоверчиво.
Я назвался.
– Значит, всё же приехал. И где ж ты находишься, Петр?
Оглядевшись, я заметил на доме номерной знак: Алеши Пешкова, 2/3. Усмехнувшись про себя, я назвал адрес.
– А, будка на углу. Так это совсем рядом. Тогда вот что, Петр. Пройди вниз по Пешкова, пешком, хе-хе... Возле дома 16 остановись и стой. Лицом к желтому дому, понял? Я тебя в окно увижу и спущусь.
Пожав плечами, я повесил трубку.
Двухэтажный домишко был покрыт желтой облупившейся штукатуркой; там, где она отвалилась, виднелась дранка, прибитая крест-накрест, и клочья сухой пакли: дом был деревянным. «Нельзя Максу показывать, – решил я. – Или зажигалку у него отобрать». В окне второго этажа дрогнули занавески. Через пару минут дверь подъезда, висевшая на одной петле, скрипнула, и на улице показался мой собеседник, в спортивных штанах, майке и шлепанцах.
– Олег Анатольевич, – представился он.
Ему было лет сорок. Густые волосы, когда-то ярко-рыжие, теперь стали пегими, голубые глаза потеряли блеск. Впрочем, он был еще трезв и довольно приветлив.
– Мы с твоим отцом в одном классе учились, – сообщил он, оглядев меня с ног до головы. – Еще в Хворостове. Ты похож на него, один в один. Я чего и посмотреть-то хотел сперва: думал, узнаю, нет?
– А это он просил? Сперва посмотреть?
– Сечешь, – одобрил он. – Верно, он попросил. Пойдем-ка в хату уже. Посидим, чаю попьем.
Чай у Олега Анатольевича отдавал шваброй. Зато у него были замечательные хлебные сухарики, не из магазина, а домашние. Притом черные, ржаные: почему-то в этих местах обыкновенный черный хлеб был редкостью, все ели какой-то серый. Я грыз эти сухарики и ждал, пока Олег Анатольевич отыщет в глубинах комода фотоальбом выпускного класса. А почему нет, думал я. Хватит уже меня опознавать. На вас тоже не мешало бы полюбоваться.
Хозяин отрыл альбом и принес мне. «Смотри, вот мы, – ткнул он на два снимка рядом. – Друзья были».