Траурный марш по селенью Ранкас
Шрифт:
Выборный прошел по площади – в черном костюме, в чистой, неглаженой рубашке, без галстука. С озера дул ветер, и в нем, словно слезы, копилась непогода. Служил отец Часан. Ривера обмакнул пальцы в святую воду и перекрестился. Отец Часан – седой, высокий, густобровый – прорекал с амвона божью кару нечестивцам. Ривера вздрогнул. Что ж, значит, Спаситель поразит громом Компанию?… Священник вытер лоб платком. «Нечестивцы и насильники рассыплются прахом, а нищие, кроткие, безземельные, униженные и ограбленные воссядут одесную Отца», – гремел голос с ветхой кафедры. В храме пахло нищетой и плесенью. Недавно здесь собрались местные власти, и почтительно просили отца
Отец Часан благословил верных скорее гневно, чем жалостливо. Черные ногти снова и снова погружались в святую воду. Лишь по воскресеньям площадь заполняли пестрые юбки и пончо, но уже много недель не бывало здесь ярмарки. Сегодня же народу пришло много. Всю последнюю неделю альгвасилы объезжали округу, созывая народ, и выборный Ривера обязал всех явиться под угрозой штрафа.
Ривера и его сотоварищи вышли из храма, стиснув кулаки. Надвигался снегопад, и недоброе око озера Хунин уже блестело не так ярко. Альгвасил ударил в колокол, но это было ненужно – все жители селенья ждали на площади под первыми каплями дождя. Ривера снова пожалел о том, что не владеет словом: ему бы заговорить от избытка растерзанного сердца, поведать, что синий ангел явился ему во сне и что сам он, Ривера, не пожалеет жизни… Но он не мог, и вздохнул, и вытер пот со лба.
– Читайте опись! – приказал он.
Все помрачнели. Выборный отвечает за опись общинных владений, и лишь один человек знает (на случаи его смерти), где она хранится, а читают ее в особенно важный час.
Студент колледжа, здешний уроженец, худой и скуластый юноша с робким взглядом, влез на стол и принялся читать. Начал он в двенадцать минут первого, кончил – часа через два. Народ недвижно – вернее, почти недвижно – слушал монотонный перечень межевых столбов, источников, выгонов, прудов, из которого следовало, что и земли, и снег, убеливший их сердца, – законная собственность селенья. В два часа дня чтец дочитал и прокашлялся. Ривера распрямил спину. Ветер пригнул поля его потертой черной шляпы.
– Большая беда постигла нас, братья! – :сказал он, сжимая руки. – Большая беда за наши грехи. Земля хворает. Страшный враг, могучая банда обрекла нас на смерть.
Он оперся о стол, и народ увидел его сутулую спину, словно придавленную тяжким грузом снегов.
– Ранкас невелик, но бороться будет. Клещ может загубить зверя. Камешек в сапоге не дает человеку идти.
– Малых врагов не бывает! – крикнули глаза, в которых, словно псы, боролись отвага и страх.
На лице Риверы проступало отчаянье.
– Городские власти у них на поводу. Им начхать на наши беды. Что ж, поборемся сами. Братья, в будущее воскресенье принесите по свинье. Каждый мужчина должен принести хоть поросенка. Берите их где можете – крадите, покупайте, одалживайте. Дело ваше. Я скажу одно: чтобы каждый привел свинью. Это ваш долг, все вы обязаны привести сюда
Народ растерялся. Неужели их выборный сошел с ума? Кое-кто захихикал. При чем тут свиньи? Однако начальство – это начальство. Придется послушаться.
Нелегко найти свинью в этих местах. Пастухи здесь не любят ленивых и прожорливых хрюшек. Там, где они разроют пятачком землю, овца или корова не будет пастись. Как же и где раздобыть триста свиней? Самые ловкие купили их на рынке в тот же день. В понедельник свиней уже не было, и пришлось ехать в другие селенья. Все над ними смеялись.
– Сеньора, свинку не продадите?
– Не продам, на сало откармливаю.
– Ну, одолжите на недельку!
– С ума спятил?
– Одолжи, мамаша!
– На что тебе?
– Покойников помянуть.
– Кто ж это в церковь свиней водит?
– А я тебе десять солей заплачу.
– А что в залог дашь?
– Пончо.
Если же денег не брали никак, крестьяне могли и отработать. Братья Гальо сколотили забор, братья Аренсио покрыли загон, а сеньора Туфина отдала за свинью одеяло. И в следующее воскресенье отец Часан вышел из храма, сильно хмурясь: поросячий визг мешал ему проповедовать. Прихожане с нетерпением ждали. Ривера пробыл на мессе до конца, обмакнул пальцы в святую воду, перекрестился, преклонил колено и, начертавши на лбу три извилистых креста, медленно вышел на площадь.
Альгвасилы подошли к нему, и он сказал:
– Огораживайте площадь!
Альгвасилы обложили площадь досками и торфом, и за несколько минут она превратилась в загон. Когда плотники приколотили, как следует углы, Ривера обратился к народу.
– Братья! – крикнул он. – Пометьте своих свиней и оставьте их тут. Альгвасилы за ними присмотрят. Вернетесь через неделю.
Все зашептались, но Ривера и раньше говорил не очень пространственно, а по лицам его соратников ясно было, что он не шутит. Начальство – это начальство. Они пометили свиней и оставили их на площади. Люди посерьезней ушли, зеваки остались у загона. К вечеру свиньи прикончили последние кустики.
– А что они завтра есть будут? – испугались владельцы.
– Ничего, – ответили альгвасилы. – Ничего им не велено давать.
– Ничего?
– Попить дадим, и все.
– Ну, посмеемся!
Но посмеяться не пришлось. Ривера строго-настрого приказал обречь свиней на полный пост. В понедельник они начали свой незабываемый концерт. Во вторник они взрыли всю площадь, и она сплошь покрылась ямками в обрамленье пенистой слюны. В среду люди встали шатаясь – спать им не довелось. В четверг директор школы пришел к Ривере с жалобой – вести занятия стало невозможно. В пятницу возопили все лавочники. В субботу взмолились старухи. В воскресенье священник отказался служить, но Ривера уговорил его не лишать их господней поддержки. Однако отец Часан тщетно раскрывал гневные уста: визг затопил вселенную.
Искупая неслыханные грехи, свиньи отпущенья постились восемь дней кряду.
Дон Альфонсо Ривера был невозмутим. В воскресенье он снова облекся в черный костюм и прошел через площадь, сверкая черными глазами. Народ собрался в школе. Ривера приказал запереть двери, однако его все равно не услышали; тогда, смирившись с бесполезностью слова, он схватил мел и написал на доске: «Каждый берет свою свинью!» (Свиньи тем временем расшатывали утлые стены загона.) Он стер первую фразу и написал: «Выпустим их на лучшие выгоны Компании». Снова стер и снова написал: «Держитесь, американцы! Придется вашим овцам поесть опоганенной травки!»