Трав медвяных цветенье

Стрекалова Татьяна

– Чай, не враги… – промолвил Стах, не опуская взора.

– Потому и говорю, как есть, – вздохнул Иван. – Веди в хоромы, – и тихо пояснил, - беда у нас…

– Чего? – дрогнул Стах.

– Василь ранен.

Только сейчас, приблизившись, рассмотрели молодцы лежащего Василя и багровое пятно под ним. Стах рванулся к брату и растерянно замер. То, что он видел, казалось невероятным – и хотелось развести его руками, прервать, как дурной сон. Разве мог быть живой и добродушный Василь таким серым и неподвижным, точно слеплен из окружающего снега…

Стах в ужасе

взглянул на Ивана.

– Бог милостив… – хмуро проговорил тот.

А Харитон посмотрел – и, ни слова не говоря, выбрался на просеку и зашагал в том направлении, откуда оба пришли.

– На санях мы… – пояснил Стах при вопросительном взгляде старшого.

Фрол тем временем ружьё закинул за плечо.

– Молчат, – проговорил задумчиво. – Если кто и остался, побоится себя обнаружить.

И добавил:

– Лошадей надо поискать. Куда их понесло…

– Погоди, – остановил его Иван, – два татя в обход пошли. Где-то притаились.

– Если двое – тех уж нет, – неожиданно уведомил всех Стах.

Гназды озадачено уставились на него.

– Обоих уложили, – подтвердил Стах. – Харитон не промахивается. А первого я: узнал его…

– Узнал?

– Узнал. Помните, вы сказывали, что приключилось у вас в Смоле…

– Вот оно что… – растерянно переглянулись братья.

Потом Фрол с Николой двинулись в лес, проваливаясь по колено, покрикивая и посвистывая. По глубокому снегу и лошади далеко не ушли. Хозяев они знали и вскоре, как смолкла стрельба, потянулись обратно. Тут их Гназды и перехватили.

– Четыре… – отметил Никола, – где Иванова-то?

Иванову чубарую лошадь увидели на просеке, когда привели Гназдам найденных. Возле неё стояла Стахова кобыла и ещё два незнакомых коня, впряжённые в сани. Те оказались полны сена, Стах и Зар осторожно укладывали туда Василя.

– Вечно моя в сторону уходит, – буркнул Иван и, оглядевшись, с ружьём наизготове пересёк просеку.

– Поберегись, Иване, – тревожно напомнил Никола.

– Прикрой, – не оборачиваясь, бросил Иван.

Четыре тела он нашёл сразу. И наклонился над одним:

– Знакомая рожа, – отметил мрачно. – Откурился, стало быть… – Гназд пошарил убитого. В ладони оказался полный кисет.

– Ишь, запасливый… – горько усмехнулся Иван. – Ничего ловчей просьбы покурить не придумал. А вывернись оно – чем бы открестился? Ладно, – решительно швырнул кисет обратно в растрёпанный полушубок убитого. – Волки, понятно, не курят, но и нам из поганых лап не надобно. Отравишься ещё.

А вот оружие всё забрал. Заодно выгреб деньги, какие нашлись: волкам уж точно ни к чему, а нам пригодится. Хотел снять рожок с порохом, а тот пустой.

– Вот чего нахрапом попёрли, – процедил снисходительно. – Продержаться не надеялись. Что ж им спокойно-то не жилось?

Не жилось… Видать, заждались их в нездешнем воинстве. Грешные души уже бродили где-то в тамошних весях, и лишь Бог им теперь был судья. С четверых

поснимал Иван, что нашлось, а вот пятого не было. От высокого дуба с тремя торчащими из ствола ножами, по которым явно и вскарабкался Коштика, в мелкий ельник вёл кровавый след.

Иван поколебался, но подумал о пустых рожках и, свистнув Николе, всё ж двинулся туда. Никола подбирался левее, а позади о правую сторону, видя такое дело, ещё и Фрол поспешил.

Коштика не дополз до еловой опушки всего ничего. Упал разбитой головой в снег и лежал, как мёртвый. Однако, не мёртвый. Жизнь потихоньку цедилась из него, питая сугроб, но ещё оставалась в теле, ровно настолько, чтоб мог он порой осознавать окружающий мир и слабо шевелить языком. Гназды ощупали его и отобрали от греха нож и пистолет, потом, особо не чинясь, рывком перевернули на спину. Разбитая голова Коштики затылком хлопнулась в снег. Из груди вырвался короткий хрип.

– Что, кошка? – негромко бросил ему Иван. – Отвякался? Покаешься перед смертью? Кто ты есть-то? Раб Божий Константин? Как в церкви помянуть? – и наклонился перекрестить, понимая беспомощность его руки.

Тут Коштика возымел вдруг такие силы, что прилей они ему минуту назад – и нож бы сумел метнуть.

– Нет! – вякнул изо всех оставшихся лёгких, – прочь крест! Я в воинство пойду… ждут меня…

– И кто ж там тебя ждёт?

– Хлоч! Ужо придём к вам! Страшитесь! – от натуги в груди его тяжело булькнуло, через края губ выступила кровь.

– Эх! – горестно вздохнул Иван, распрямляясь. – Ну, и дурак же ты, Коштика! Что ж? Воюй… Служи бесам… Идём, ребята. Долго не протянет.

Гназды отошли порядком, когда Флор оглянулся. И тут же возбуждённо похлопал по плечам братьев, кивнув на Коштику. Тот медленно тянул ко лбу руку, из последней мочи творя крестное знамение. Затаив дыхание, братья проследили движение неуклюжей руки. Оно и отняло остатки жизни. Коштика судорожно дёрнулся – и рука замерла, не дойдя до живота.

– А то и помянуть… – задумчиво пробормотал Фрол, более не оборачиваясь к разбойничку. Пусть лежит. Волки приберут.

– Хлочевы ребята, – известил Иван своих, догнав уже медленно двинувшиеся сани. Вздрогнув, Стах повернул голову:

– Хлочевы? – и задумался. Они с Хартикой сидели возле укрытого попонами Василя, прижимаясь к нему боками, дабы согревать, прочие Гназды двигались верхом.

– Бросаем вражьих коней, – заметил Фрол, – а жаль… Конечно, поди, ищи их по лесу…

– Не из-за коня ли за нами охота? – помолчав, тихо проговорил Стах. В безветренном покое леса, где лишь полозья скрипели да тукали копыта, товарищи услышали и удивлённо воззрились на него.

– Сказывай, – после некоторого ожидания предложил Иван.

Сказывать Стаху не хотелось. Но пришлось. Раз такое дело, скрывать нельзя.

– По весне я Хлоча порешил, – признался он. Гназды вытаращили глаза:

– Это как же?

– Застрелил, - спокойно разъяснил младшенький. – А коня забрал. Поездил и продал. Перекрасил, подмазал, где надо, но…