Травля русских историков
Шрифт:
Пикантность ситуации с обнаружением в Библиотеке Академии наук отречений от престола Николая II и его брата состояла в том, что главный виновник сложившегося положения академик С. Ф. Ольденбург отказался в ходе допроса подтвердить версию, которую защищал С. Ф. Платонов, заявив, что он не помнит такого разговора («Я не могу точно вспомнить»){129}. Конечно же, следствию не представляло большого труда «расколоть» С. Ф. Ольденбурга и заставить его вспомнить, причем не только об отречениях. Но С. Ф. Ольденбурга, по некоторым не вполне понятным причинам,
Другим вопросом, интересовавшим комиссию, стало выяснение того, по чьей же все-таки вине бывший шеф жандармов В. Ф. Джунковский, передавший в начале 1920-х гг. Академии наук свой личный архив, пользовался дальнейшим правом беспрепятственного и бесконтрольного, по сути дела, доступа к нему.
И здесь С. Ф. Платонов, несмотря на сильное давление со стороны членов комиссии, держался хорошо. Но обратимся к стенограмме «Опроса».
«Агранов: Я хотел задать вопрос относительно архива Джунковского, который хранится в Пушкинском Доме. Джунковский сам обращался к Вам с просьбой о допуске его к архиву?
Платонов: Да, являлся два раза.
Агранов: Когда?
Платонов: Последний раз зимой. Он вообще часто мелькал в Ленинграде. Поэтому не могу поручиться, может быть, он был даже и весной этого года…
Фигатнер: А до этого тоже бывал?
Платонов: Он часто бывал.
Агранов: Ему было дано разрешение на разработку архива?
Платонов: Он допускался к занятиям. Это было условие, по которому он в 1923 г. передал архив.
Фигатнер: Архив был передан в 18-м г.
Платонов: Не знаю. Мне эта история известна с весны 24-го г. или в начале 24-го г. Котляревский был за границей. Вместо него не было никакого заместителя. С Модзалевским произошла неприятность: вследствие некоторого доноса о том, что он что-то казенное продал, Модзалевский был арестован, и, когда его освободили, он заявил, что очень просит назначить какого-нибудь академика директором. Это было в феврале — марте 24-го г. Меня просили взять на себя эту работу временно, до возвращения Котляревского. И на первых порах мне Модзалевский сказал, что у него есть архив, сданный на временное хранение, который должен быть передан в Библиотеку.
Фигатнер: Вам было известно содержание архива?
Платонов: Не известно. Архив был в шкафу…
Агранов: Вы знаете цену архивных и исторических документов. Считаете ли Вы уместным (если считаете, то почему), что допустили шеф-жандарма Джунковского к разработке архива, имеющего отношение к его деятельности?
Платонов: Это было тогда, когда он приезжал. Он обращался…
Фигатнер: Сколько раз был допущен?
Платонов: По-моему, два раза.
Агранов: Почему разрешили?
Платонов: Не знаю.
Петерс: У Вас не обсуждалось?
Платонов:
Петерс: У Вас нет ученого или научного совета?
Платонов: Есть, но есть правило о том, что лица допускаются к занятиям только с разрешения директора.
Фигатнер: Кто дал разрешение?
Платонов: Формально Джунковскому должны дать разрешение за подписью директора.
Фигатнер: Кто давал?
Платонов: Может быть, и я.
Фигатнер: Два раза было?
Платонов: Два раза, но первый раз не помню когда.
Фигатнер: Где работал?
Платонов: В помещении для занятий.
Фигатнер: Ему материалы туда приносили?
Платонов: Насколько помню, да.
Фигатнер: Ему приносили материалы. Что он делал?
Платонов: Не знаю.
Фигатнер: Может быть, он брал, чтобы работать дома?
Платонов: Думаю, нет, т. к. материалы должны предъявляться старшему хранителю.
Фигатнер: Вы проверяли, он мог взять?
Платонов: Не думаю, все-таки надзор за читальным залом есть…
Петерс: В 19-м г. Джунковского судили, приговорили к концентрационным лагерям до конца Гражданской войны. А государственное учреждение, оно обязано было сообщить, что здесь имеется такой архив.
Платонов: Я не был тогда академиком.
Петерс: Но и для Вас приговор остается в силе. Он был приговорен как шеф корпуса жандармов, он скрыл от государства ряд документов, которые никоим образом не могут быть рассмотрены как его личные документы. Это есть документы шефа жандармов, а не документы Джунковского. Следовательно, эти материалы должны были попасть в наши архивы, чтобы они могли быть использованы по назначению. А Вы смотрели на это так: Джунковский передал и ставит условия…
Платонов: В суждение тут я не вхожу. В 1919 г. я не был академиком…
Петерс: Но Вы здесь заведовали этим делом давно, знали, когда его судили. И вот, по Вашим словам, получается, что, рассматривая этот архив как личные дела. Вы — человек в этом отношении очень грамотный — знаете, кому такие документы принадлежат. Может ли это быть частной собственностью?
Платонов: Об этом я судить не могу, потому что Джунковский мне был известен не как подсудимый, а как человек, пользующийся правами гражданства. Живет на собственной квартире, дает уроки (преподавал физкультуру в школе), никто ему не препятствует в передвижении. Он пользуется всеми правами, и так на него смотрела Академия. Я суда над Джунковским не знаю. Знаю, что он был в Смоленске в тюрьме. Оттуда его Рязанов вызвал в Москву в связи с процессом по делу провокатора Малиновского. Благодаря Рязанову Джунковский получил политическое оправдание, и то, что он был осужден, — мне неизвестно. Я знаю, что политический арест был снят. Я считаю, что его можно считать полноправным гражданином.