Травля русских историков
Шрифт:
2. АРЕСТ С. Ф. ПЛАТОНОВА И ФАБРИКАЦИЯ ОГПУ «ДЕЛА» ИСТОРИКОВ-МОНАРХИСТОВ
В ночь на 12 января 1930 г. С. Ф. Платонов и его дочь Мария — сотрудница Публичной библиотеки — были арестованы. (Несколько позже — 14 января — была арестована еще одна дочь ученого — Нина.) Руководил операцией чекист Л. А. Мосевич. В качестве вещественных доказательств «контрреволюционности» 70-летнего академика были конфискованы обнаруженные при обыске на квартире ученого револьвер иностранного производства, а также старые письма на имя С. Ф. Платонова от великого князя Константина Константиновича Романова и П. Н. Милюкова.
Так,
Следователи Ленинградского ОГПУ разработали версию о создании под руководством С. Ф. Платонова из сотрудников академических учреждений контрреволюционной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», ставившей своей целью свержение советской власти и восстановление при поддержке извне монархии. Первоначальная версия об укрывательстве в стенах Академии важных политических документов как-то потерялась и отошла на второй план, так как явно не устраивала чекистов.
Именно ОГПУ, а совсем не Политбюро, как уверяют нас авторы предисловия к публикации «Академического дела», усмотрело эмигрантский и шпионский (военно-разведывательный) след во всей этой истории с «укрывательством» в Академии архивов. Что касается Политбюро, то оно скорее сдерживало ретивых чекистов. Политбюро провело и решение, согласно которому подготовленное чекистами дело до суда так и не дошло, а основные «ответчики» по нему отделались легким испугом в виде ссылки, получив возможность вернуться впоследствии к научной деятельности.
Определяя С. Ф. Платонову роль руководителя «контрреволюционной организации», следователи ОГПУ знали, что делали. Ко времени своего ареста С. Ф. Платонов действительно играл роль лидера академической и — шире — всей так называемой беспартийной исторической науки. И дело здесь не только в его высоком административном положении в системе Академии наук. Крупный ученый, талантливый организатор науки, С. Ф. Платонов сумел в послереволюционные годы объединить вокруг себя не только ленинградских, но и московских историков, превратившись, к досаде М. Н. Покровского и его единомышленников, в подлинного лидера старой национальной историографии.
После ареста С. Ф. Платонова М. Н. Покровский и его друзья могли торжествовать победу. И они действительно торжествовали. Апофеозом этого торжества стали проведенные в конце 1930-го — начале 1931 года дискуссии, посвященные «разгрому буржуазной исторической науки в СССР». В Москве одним из первых с докладом «Великорусская буржуазная историография последнего десятилетия»{144} выступил С. А. Пионтковский — «гнусная, — по отзыву хорошо его знавшего Н. И. Ульянова, — личность, сексот и доносчик, погубивший в 30-х годах немало ученых и сам расстрелянный в конце концов»{145}.
Характернейшей чертой русской
«Шовинизм Ключевского, его глубокий великорусский национализм, — заявил здесь С. А. Пионтковский, — являются характерной чертой, которую сохранила… буржуазная историография нашего времени. Великодержавность и национал-шовинизм свойственны всем буржуазным историкам России. В своих исторических работах эти историки по своей методологии, по своим концепциям, по своей фразеологии стоят на позициях, которые свойственны зоологическому национализму московских лабазников»{146}.
В Ленинграде с докладами, посвященными «вредительству» на историческом фронте, выступили: директор Института истории Комакадемии Г. С. Зайдель на тему «Тарле как историк» и доцент Ленинградского историко-лингвистического института М. М. Цвибак на тему «Платонов и его школа». В частности, Цвибак, коснувшись исторических взглядов С. Ф. Платонова, заключил, что они вполне укладываются в рамки националистического, охранительного направления в русской историографии{147}.
Отыскал Цвибак в работах Платонова и «антисемитский душок», проводимый им «не без необходимой осторожности». Вся русская дореволюционная официальная университетская историческая наука, пришел к неутешительному выводу докладчик, «была лейб-гвардией Романовых… Поскребите… Лаппо-Данилевского — получите Пуришкевича».
До революции, доказывал он, после смерти В. О. Ключевского, С. Ф. Платонов оказался во главе националистического крыла русских историков. «Вокруг юбилеев 1909, 1912, 1913 гг. складывается единство историков-монархистов. Во главе с Платоновым и Чечулиным издаются строго монархические, не чуждые антисемитского душка сборники («Полтавский сборник», «1812 год», «Начало династии Романовых», «Государи из Дома Романовых», «К 300-летию царствования Дома Романовых»). Тут подвизались наряду с черносотенцами, как Чечулин и Васенко, октябристы (Богословский) и даже кое-кто из кадетов (Пресняков)».
Все работы С. Ф. Платонова насквозь великодержавны, вторил М. М. Цвибаку его коллега Н. Попов. Великодержавным находил он даже определение задачи русской исторической науки как изучение «жизни своей национальности». «История нашей страны, по Платонову, — заявил он, — есть история русского народа, а многочисленнейшие народности нашего Союза упоминаются на страницах его работ только как объект кровавых подвигов сатрапов самодержавия, объект колонизации русского царизма, объект дворянской эксплуатации, насилий и зверств».
В угоду истории Великой России С. Ф. Платонов, заявлял Н. Попов, «не стесняется даже искажать, фальсифицировать подлинный исторический процесс, процесс героической борьбы этих народностей против колонизаторства Великой России… Заострить внимание работников исторического фронта против великодержавности в исторической науке тем более необходимо, что великодержавная идеология нашего времени есть по существу контрреволюционная идеология прямой защиты «единой и неделимой»{148}.