«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика

Шехтер Яков

Богач, богач, но таких свободных денег у него не водилось, а банки, зная, подо что он занимает, заломили грабительские условия. И тогда он обратился к еврейским общинам и попросил под честное слово одолжить нужную сумму. Его имя было широко известно, многим он помог, многих спас от беды, и благодарные люди принесли последнее. Необходимая сумма была собрана, начались закупки, а сам богач тем временем вернулся из Сибири в Петербург для официального подписания контракта в министерстве путей сообщения.

К своему удивлению,

он узнал, что днем подписания выбрана суббота. Богач исполнял законы этого дня с особенной тщательностью и, разумеется, не собирался их нарушать. Поначалу он думал, будто передвинуть процедуру на другой день не составит труда, но с еще большим удивлением выяснил, что это невозможно.

Вскоре причина стала ясна, в дело вмешались его конкуренты, строительные подрядчики. Пытаясь сорвать сделку, они подкупили чиновников, и те назначили церемонию на субботу. Зная благочестие богача, нетрудно было предугадать его поведение.

Богач пустил в ход все свои связи, не жалел денег, пытаясь перекупить чиновников. Но напрасно, на каждую его взятку подрядчики платили чиновникам вдвое, ведь речь шла о миллионных барышах!

В ту субботу он долго не решался выйти из дому, но, в конце концов, собрался и, надеясь на чудо, пошел пешком в министерство.

— Ладно, если бы я потерял только свое состояние, — шептал богач, — но если сегодня не поставить подписи, чиновники воспользуются этим, чтобы объявить контракт недействительным, и десятки тысяч людей, положившихся на мое слово, окажутся разоренными.

Чуда не произошло и, глядя на глумливые физиономии чиновников, богач, скрепя сердце, все-таки расписался.

Тут обвинитель сделал паузу, а потом вскричал страшным голосом:

— Публичное нарушение субботы при отягчающих обстоятельствах. О каком рае тут говорил защитник? Вниз эту душу и немедленно! Пусть первую субботу после смерти она проведет в аду!

Обвинитель хищно осклабился, предвкушая муки несчастной души.

— Я поднялся на небо, — завершил свой рассказ ребе Исроэль, — и попытался изо всех сил склонить чашу весов но, увы, ничего не смог поделать.

Ребе извлек из кармана белый шелковый платок и отер блестевшее от пота лицо. Теперь раввин понял, почему у него столь измученный вид.

— Мне нужна помощь, — добавил ребе, пряча платок. — Высший суд с огромным уважением относится к вашим раввинским постановлениям. Если вы сумеете отыскать причину для послабления — душа богача сразу окажется в раю. Если же нет, — тут ребе тяжело вздохнул.

Раввин Шломо Дример опустил голову на переплетенные ладони и глубоко задумался. В такой позе он просидел более получаса.

По залу синагоги волнами перекатывался недоуменный ропот.

— Что происходит? — спрашивали друг у друга прихожане. — Куда исчез раввин, и почему молчит габай? Разве можно на столько откладывать молитву?

Наконец габай поднялся на

биму, крепко ударил рукой о перила и зычно провозгласил.

— Раввин вместе с ребе Исроэлем занят спасением еврейской души. Прошу всех открыть Псалмы и оказать им поддержку.

Зашелестели страницы, зазвучали древние слова, прямо к небу устремились потоки святости. Раввин Шломо поднял голову.

— Среди тех, кто одолжил богачу деньги, были вдовы и сироты? — спросил он ребе.

— Разумеется, — подтвердил тот.

— Тогда проблема решена! — воскликнул раввин. — Ведь для многих эти деньги были единственным достоянием и, не получив их обратно, они оказались бы перед угрозой голодной смерти. А для спасения вдов и сирот можно нарушить субботу.

Ребе с облегчением вздохнул, затем прикрыл глаза и тут же побледнел, точно стена. Несколько минут он оставался совершенно неподвижным, раввину даже показалось, будто ребе перестал дышать. Крупные капли пота вновь проступили на его лбу. Наконец ребе поднял веки, чуть улыбнулся и произнес:

— Он уже в раю. Начинаем молитву.

Объятия демонов

По мотивам истории, записанной раввином Авромом-Ицхоком Сойбельманом в книге «Новые рассказы о праведниках», Львов, 1909 год.

Быстрый летний дождь с шумом налетел на Меджибож. Ветер пригнал тучи, низко повисшие над крышами местечка. Серыми косыми полосами хлестала вода по желтым подсолнухам в палисадниках, по кривым улочкам, тотчас набухшим от грязи, по черным соломенным крышам.

Реб Лейб, хасид ребе Боруха из Меджибожа, спрятался от дождя под старой липой. Плотная крона почти не пропускала воду, лишь изредка тяжелая капля падала на землю и тотчас исчезала в густой траве. Реб Лейб был уверен, что ветер быстро прогонит тучи, выглянет солнце, и он продолжит свой путь к ребе. До его дома, напоминающего дворец, оставалось совсем немного.

Но дождь не кончался. Капли без устали дырявили все увеличивающиеся лужи, от их шлепков поднимались водяные пузыри — знак того, что непогода затягивается. Реб Лейб дождался затишья, выскочил из-под дерева и, скользя по свежей грязи, поспешил к дому ребе.

В большом доме было сумрачно и тихо. Ребе Борухом опять овладела меланхолия. Он стоял у окна, рассматривая пейзаж, иссеченный мелкой сеткой дождя.

— Это ты, Лейб? — спросил он, не поворачивая головы.

— Я, — едва шевеля губами, произнес хасид. Когда ребе пребывал в таком настроении, лучше всего было просто не попадаться ему на глаза. Но, отправив Лейба с поручением, он наказал немедленно по возвращении рассказать все подробно. И реб Лейб не мог ослушаться своего ребе.

— Корчмарь, к которому вы велели передать записку, — начал было реб Лейб, но ребе Борух прервал его нетерпеливым жестом.