Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)
Шрифт:
В дальнем конце коридора послышались шаги.
– Обещай, – с нажимом сказал Майкл.
– Хорошо, хорошо, – прошептала Геро, сделав, однако, про себя некоторые оговорки. – Что-нибудь придумаем, – добавила она, и в этот самый момент открылась дверь и вошел ее муж. Он отрешенно и с некоторым напряжением во взгляде посмотрел на них.
– А, это вы, Эванс; суперинтендант собирается поговорить с каждым из наших работников по отдельности после того, как мальчики лягут спать. Вы готовы?
Майкл пробормотал что-то неопределенное и вышел из комнаты. Его не оставляло чувство
– Что ему было нужно? – осведомился Вэйл.
– Кое-какой реквизит для спектакля, который он ставит со своим классом.
– Ах, вот как? Не уверен, что могу одобрить такого рода представления в моей школе. А сейчас тем более не время думать о театре. Все это ужасно, Геро. Я отдал школе всю свою жизнь. Пятнадцать лет, и вот что происходит, да еще и с мальчиком, которому я был не столько директором, сколько заменял отца.
– Послушай, но ведь тебя же никто не винит в случившемся.
– Разумеется, нет, – раздраженно отмахнулся Вэйл, – только ведь речь не об этом. Ты не хуже моего понимаешь, что даже тень скандала может уничтожить репутацию такого заведения, как это. И что нам тогда делать?
– Ну, с голоду, я полагаю, не умрем. Насколько я понимаю, теперь нам перепадут кое-какие деньги. – Геро сама удивилась цинизму этого замечания.
– Что ты такое говоришь, дорогая? Так, словно я… право, ты сегодня сама не своя. Честно говоря, в такой момент я ожидал от жены большего сочувствия.
Геро устало вздохнула. Ну вот, эти обычные воззвания о сострадании. И беда в том, что они всегда достигают цели, находя отклик в той части женского естества, которая ей неподвластна. Нет, твердо заявила она себе, я люблю Майкла. И никому не позволю заставить меня разменивать эту любовь на благотворительность. Любовь – это вообще не пожертвование. Постепенно успокаиваясь, Геро посмотрела на мужа. Он был смертельно бледен и дышал тяжело и прерывисто.
– Извини, – сказала она, – я действительно немного не в себе.
– Конечно, конечно, сейчас нам всем нелегко.
– А тем, кто под подозрением, – особенно, – небрежно бросила Геро, стараясь шуткой успокоить мужа.
– Под подозрением? Да ты с ума сошла, Геро. О господи, это ты про деньги? Но не можешь же ты всерьез полагать, что…
– Полиция наверняка будет искать мотив.
Геро все еще выдерживала шутливый тон, но, подняв голову, поразилась, увидев, как застыло от ужаса лицо мужа. О господи, мелькнуло у нее в голове, да он же сейчас в обморок упадет. Можно подумать, что это и впрямь его рук дело.
Два маленьких носа плотно прижаты к окну третьего класса, выходящему на сенное поле. Их обладатели – бесстрашные вожаки общества «Черное Пятно», – демонстрируя свое обычное чутье и способность попадать в разные неприятные истории, разнюхали появление нюхачей и оборвали на середине вечернюю молитву, чтобы не упустить ни малейшей детали происходящего. Они добывали материал для того, что газеты называют «эксклюзивной информацией».
– Слушай,
– Не «главный полицейский», болван ты этакий, а инспектор, – сурово одернул его диктатор.
– Прямо гигант, верно? Он даже больше Гриффина.
– Но, держу пари, не такой сильный, как Гриф.
– Да, не повезло бедняге Вимису. Пусть даже он на червяка смахивал… Интересно, как с ним такое могло произойти.
– Ах ты, простачок, ты действительно думаешь, что это несчастный случай? Зачем бы тогда, интересно, они сюда целую кучу копов согнали?
– Да ты что?! Хочешь сказать, что это было…
– Убийство. Расправа. Да, именно это я и хочу сказать. И более того, – таинственно добавил диктатор, – у меня есть некоторые мысли насчет того, кто…
– Круто! Ну, выкладывай! Мы проследим за ним и?.. Кто это?
– Не дыши на стекло, осел, ничего не видно. – Понсонби послушно протер окно. – Говорить пока рано, – продолжал Стивенс, – ты ведь всей школе растреплешь.
– Честное слово, Стивенс, я ни за что… слушай, а что этот малый с фотоаппаратом делает?
– Останки снимает. Так всегда делают при убийстве. Кстати, вот еще одно доказательство того, что это было убийство.
Потрясенный неотразимой логикой командира, Понсонби в восхищении закатил глаза, затем прижался носом к подоконнику.
– Смотри-ка, поднимают его. Кладут в фургон. Я не вижу крови, а ты? Как он страшно выглядит. Я, пожалуй, пойду.
Диктатор был сделан из более прочного материала.
– Катись, если хочешь. Я досмотрю до конца. Эй ты, иди сюда, живо! Смотри, они ворошат сено, наверное, улики ищут. – Понсонби вернулся к окну. – Так, отъезжают. Куда, интересно, его увозят? Верно, на кладбище.
– Как ты думаешь, нам дадут выходной на похороны?
– Возможно. Эй, смотри, инспектор что-то нашел. В платок заворачивает. Отпечатки пальцев.
– Здорово! У нас тоже будут брать?
– Заткнись! Я ничего не вижу – совсем темно становится. Скорее всего, пуля.
– Да нет, карандаш – серебряный карандаш.
Глава 4
Устный экзамен
Наконец равнодушное к темным людским делишкам, страхам или страстям солнце оставило дневную свою стражу. Оно заглядывает в неубранный общий зал, где учителя нервно переговариваются, пытаясь без особого успеха скрыть за пустыми замечаниями растерянность перед внезапно разверзшейся у их ног пропастью. Полиция к этому времени кончила прочесывать сенное поле, обнаружив, что искать там нечего, и отпустила с миром фургон с его обычным грузом – сеном. Над дальним краем поля летает стайка чибисов, являя то черное свое оперение, то белое, словно это вспышки света или волны на лунной поверхности озера. У Тивертона, глядящего на них из окна столовой, мелькают в сознании образы жизни и смерти, преступления и невиновности, черного и белого. Да и все в школе, кроме самых маленьких, для которых всего этого дела просто не существует, невольно, но неотвратимо вглядываются в окна и то, что расстилается за ними.