Трехрублевая опера

Горин Григорий Израилевич

– Ладно! Сыграйте! – вздохнула Полли.

– Спасибо! – глаза Музыканта вспыхнули нездоровым блеском, он нырнул в темноту и тут же появился с инструментом. – Я вас недолго задержу! Я только... – он поспешно расстегнул футляр скрипки...

...и замер. Футляр был пуст.

– Украли? – ахнула Полли.

– Сперли! – убитым голосом подтвердил князь Мышкин.

– Ах, сукины дети! – взорвалась Полли. – Да и вы – слабоумный! Разве можно оставлять инструмент без присмотра? Это же – съемка! Черт-те какой народ здесь шастает!...

– Да...

Конечно... Сам виноват...

– Дорогая скрипка была?

– Не очень... Впрочем, нет... Сам инструмент дешевый... Стандарт. Но музыка... Она – замечательная! – Он вдруг стал мучительно растирать виски. – Теперь вот забуду...

– То есть, как «забуду»? – изумилась Полли. – Вы еще ее и не записали даже?

– Я всегда импровизирую... Фиксированная музыка мертва! А возникающая вдруг – живая! И сейчас... я так хотел вам... Ах! – он бешено стал тереть виски. – Жаль, что вы не слышите! А сыграть – не на чем...

– Ладно... Чего вы? Не мучайтесь! – испуганно заговорила Полли. – Напойте...

– Попробую! – Музыкант запел начало мелодии, потом остановился. – Глупость! Голоса нет... И все это сразу примитивно... Пойдемте! Я попробую исполнить это на крепости!

– На чем?!!

– На крепости!!

Они вошли в один из двориков крепости.

Сквозь зияющие глазницы окон сияли луна и звезды... Длинные каменные коридоры, перекрытые арочными воротцами, убегали в темноту.

– Это, конечно, не восемнадцатый век! – приговаривал Музыкант. – Но все-таки архитектура! «Застывшая музыка», как говорил Гете. Я давно разрабатываю эту тему. Любое историческое здание можно заставить звучать! Надо только его настроить!..

Он делово прикрыл пару окон фанерой, проверил, как скрипит сорванная с одной петли дверь...

– Сейчас! Сейчас! – пояснял Музыкант. – Я уже днем пробовал... Здесь арки хорошие... И коридоры гулкие, как трубы... Вот подует ветер с моря, и крепость превратится в орган... Да вы присядьте... Вон там, в первых рядах...

Полли, усмехнувшись, села на поломанную коробку из-под апельсинов.

Музыкант вскочил на камень и поднял руку дирижерским жестом...

Стая летучих мышей вспорхнула из темноты...

Ветер... Плеск волн... Скрежет дверей...

Постепенно из звуков и шорохов стал возникать

Музыкальный номер 7

Та самая, главная, музыкальная тема, которая пробивалась к нашему уху с самого начала фильма, с первого кадра, когда Музыкант в городском подземном переходе пытался изобразить ее на скрипке...

И при свете луны в многочисленных коридорах крепости стали возникать люди, в белых париках, белых шелковых чулках и туфлях со сверкающими пряжками...

Они выстроились в почетный строй, а затем напомаженный Макхит, скорее напоминающий Фигаро из одноименной оперы, повел под руку Полли, похожую на всех оперных невест в пышных кринолиновых юбках.

Хор гостей, извергая

из глубин вокала самые высокие ноты, начал славить новобрачных...

В утреннем морском небе стрекотало несколько военных вертолетов.

Сквозь оптическое наблюдение им были видны островок Чумовой и киногруппа, проводившая подготовку к съемкам... Через треск лопастей доносились обрывки переговоров летчиков:

– Восьмой! Восьмой! Я – девятый! Что за народ на островке? Чего они делают? Прием!

– Девятый! Я – восьмой! Вижу людей... Вроде пляшут! Прием!

– Восьмой! Я – девятый! Спрашиваю: на хрена они пляшут спозаранку?! Прием!

– Девятый! Я – восьмой! А... – треск в наушниках – ...их знает! Разберись! А то нам выйдет боком! Генерал вз... – треск в наушниках – устроит! Как слышишь? Прием!

– Восьмой! Слышу хорошо! Задание понял!

Один из вертолетов направился в сторону острова.

Это, собственно, очередной

Музыкальный номер 8

повествующий словесно, музыкально и зримо о натурных съемках любого кинофильма и включающий в себя привычные для зрителя кинокадры: актеры гримируются прямо на площадке, коней запрягают в экипаж, каскадеры проверяют кинотрюк, помощник режиссера раздает кофе, группа рабочих сколачивает большой помост с виселицей, кто-то спит, лежа на траве, кто-то сидит в наспех сколоченном туалете без крыши и т. д. и т. п.

Все это при показе сверху очень напоминает встревоженный муравейник, но наши кинематографические муравьи, двигаясь в определенном музыкальном ритме, превращали эту привычную картинку в особое музыкальное действо, которое увидеть, правда, может только камера, установленная под небесами...

Идет съемка.

Улица Лондона. Дом с красным фонарем над дверью.

На стене – плакат, стилизованный под объявления прошлых времен: на нем – рисованный портрет Мэкки, надпись по-английски и трехзначное число – сумма, назначенная за его поимку.

Вдоль стены разгуливает полисмен.

Высоко над фонарем – окна, из которых выглядывают проститутки, свободные от своих утомительных занятий. Они негромко напевают, что-то лирическое и сентиментальное типа:

«Ах, для чего на рассвете Есть на цветочках роса? Ах, для чего нежной деве Слезы туманят глаза?»

Голос Ассистентки:

– Женщины Макхита. Дубль первый. Хлопушка.

Девицы в окнах тихо запели:

«Пчелка цветы собирает. Милый целует в уста. Пчелка к цветочку вернется. Милый ко мне – никогда...»