Третье пророчество
Шрифт:
Рано утром Густавссон выехал в Осло, на Карл-ГуставВейе, где располагалась одна из конспиративных квартир Бюро. Здесь его уже ждала с отчетом психолог, три недели работавшая с русской девицей. Работавшая, по мнению Густавссона, до сих пор без сколько-нибудь заметного прогресса. Дама оправдывалась тем, что еще до ее появления русскую перекачали наркотиками, при этом препараты использовали вовсе не те, которые бы следовало, и последствия сказываются до сих пор. Может, конечно, ребята и перестарались, но как иначе было вывезти живого человека из дикой Турции и доставить на север Европы через все пограничные посты? «Обычная практика», – пожал плечами Густавссон в ответ на причитания психолога.
Сегодня планировалось приступить к самому решающему этапу в работе с русской, а девица, судя по
Войдя в квартиру на Карл-Густав-Вейе, Эрик первым делом спросил у помощника:
– Они здесь?
– Уже час.
– Покажите мне их.
Помощник отворил дверь в одну из комнат, и Густавссон увидел сидевшую на диване супружескую пару средних лет.
– Вроде бы подходят, – сказал швед, задумчиво разглядывая их в упор.
Супруги вежливо заулыбались.
– Они хорошо подготовлены? – спросил он у помощника. Тот не успел ответить.
– Да, мистер, не волнуйтесь, мы вас не подведем! – радостно заверили супруги.
Пройдя в другую комнату и с отсутствующим видом выслушав психологиню, Густавссон только устало махнул в ее сторону рукой на полуслове. У него уже не хватало терпения выслушивать в десятый раз околонаучные рассуждения.
– Завтра начнем наш американский эксперимент, – сухо сообщил он. – Отправляйтесь на базу и все там приготовьте. Только до этого еще пообщайтесь с нашими гостями. И ничего не упустите! Где их досье?
Помощник протянул шведу тоненькую папку.
– Еле нашли. Зато по датам все идеально. Ей пятьдесят один, родилась в Нью-Йорке, семья еще из первой волны русской эмиграции. Он уехал из Советского Союза в семьдесят девятом по «еврейской линии». Дальше обычная история. Из Вены вместо Израиля укатил в Америку, сразу женился. Она – мелкая актриса, снималась в основном в рекламных роликах. В восемьдесят первом у них родилась дочка, погибла в автокатастрофе в восемьдесят пятом. Все сходится.
– Чем он занимается?
– Маленький бизнес на Брайтоне. Магазинчик.
– То есть не профессиональный актер? – нахмурился Эрик.
– Зато жулик профессиональный, – успокоил его помощник. – В бизнесе актерство тоже дело не последнее.
Густавссон вопросительно поднял бровь на помощника.
– Шеф, простите... Шутка.
– Автокатастрофа, – повторил вслух Густавссон. – Значит, есть и могила?
– Что, простите?
– Я говорю, значит, удочери есть могила?
– Шеф, мы работали по максимуму необходимых параметров. Это оптимальное сочетание. В конце концов, еще такой фактор, как потенциальное согласие, тоже учитывался...
– Не надо суетиться, – прервал помощника Густавссон и начал размышлять вслух: – До Америки еще дело не дошло, может быть, и не дойдет.
– Но если даже дойдет, к этому времени можно будет принять кое-какие меры. – Помощник выразительно посмотрел на своего шефа.
Густавссон молча заходил кругами по комнате. Помощник знал: это верный признак того, что шеф впал в серьезную задумчивость.
Наконец он остановился у окна и уставился на улицу. Что-то было не так, а что именно, Густавссон пока не понимал. Ну, русскую еще не привели до конца в чувство. Но это обычный рабочий момент, в конце концов. Потоцкий этот какой-то не до конца еще понятный. Взять одну эту его интрижку с принцессой Сан-Касини, да и черт бы с ней, что тут необычного? К тому же к главному разговору с ним они еще не приступили, нервничать рано. Нет, тревога шведа относилась к чему-то совершенно другому. Американские гости? Может быть, с ними какая-то проблема? Густавссон еще раз пробежал глазами по тексту досье и фотографиям американцев. Никакого подвоха здесь, по крайней мере пока, не чувствовалось. А что может быть еще?
Он еще некоторое время продолжал мрачно смотреть на улицу. И вдруг он увидел источник своей тревоги. Это была синяя «мазда», в которой сидели водитель и пассажир. Теперь Густавссон вспомнил, что эта парочка давно скучает в автомобиле. Когда он сегодня приехал на Карл-Густав-Вейе, «мазда» уже была здесь.
Нельзя сказать, что Эрика Густавссона
«Если дело так пойдет дальше, придется потратить крупные деньги на психоаналитиков, – сердито подумал Густавссон. – Ас другой стороны, как ты хотел, если вся твоя работа построена на сплошных нервах?» И в отличие от них – тех, кто играет на противной стороне, – у него не было мощных успокаивающих факторов. У него не было социальных гарантий от государства, и его завтрашний день никогда не был ничем защищен. Он не возвращался вечерами после обычного трудового дня в свою милую семью, где его могли утешить и обсудить с ним бюджет на ближайший отпуск, потому что у него давно уже не было никакой семьи. У него не было никого и ничего за спиной, и потому он был очень одинок. Он, конечно, и раньше догадывался, что эти опасные мысли рано или поздно полезут в его голову. Так и вышло. С возрастом упаднические настроения мешали ему все больше и больше. Наверное, пора было потихоньку задуматься о том, как уйти на покой и где он, собственно, находится, этот покой, как выглядит. В крайнем случае все еще можно будет переменить. Если совсем уж захочется, почему бы и нет? Разве он не знает, что с любым государством можно спокойно договориться о купле-продаже? Нужно только продать себя подороже, хотя денег на безбедную старость на каком-нибудь симпатичном острове Карибского бассейна ему и так давно хватило бы. А от государства нужно было только одно – гарантия неприкосновенности. Десятки его коллег уже давно так и поступили. Просто в один прекрасный день государство посчитало, что польза, которую они могут ему принести, куда больше, чем тот ущерб, который они нанесли ему за всю свою долгую жизнь. Пара подписей, и ты из профессионального злодея и криминального авторитета превращаешься в безобидного старикашку, законопослушного пенсионера... «Заманчиво», – вздохнул про себя Густавссон. Но пока еще на отдых его не отпускали дела. Серьезные дела, которые никак нельзя было оборвать вот так посередине. Беда только в том, что пока он заканчивал одни большие дела, одновременно с этим начинались другие, от которых просто дух захватывало. И дальше все было устроено точно по такой же жизненной схеме, что и у белки в колесе. С той лишь разницей, что даже у белки в колесе была уверенность в ее завтрашнем дне – в отличие от Эрика Густавссона.
На набережной Бигдой в Осло царило умиротворение раннего летнего вечера. Гуляющая публика жмурилась на мягком закатном солнышке, улыбалась, рассматривала кораблики в море и бродила между рыбными ресторанчиками, выбор которых здесь был особенно богат. Достаточно было провести здесь чуть более часа, чтобы почувствовать себя жителем волшебного, совершенно иллюзорного мира, в котором все проблемы давным-давно уже решены. Только и оставалось, что радоваться солнцу, морю, улыбаться друг другу и медленно прогуливаться по направлению к вкусному ужину с хорошим вином. В этом мире не жили террористы, бандиты и шпионы, они находились в какой-то другой, злой сказке, из которой сюда ходу не было. Может быть, поэтому появление здесь шведского тролля Эрика Густавссона с восточного вида красавицей можно было принять лишь за романтическое свидание. Казалось, когда мужчина идет в такой вечер и с такой женщиной по набережной Бигдой, он способен думать и говорить только о любви. В любом случае это было бы правильным наблюдением. В любом, но не в том, когда рука об руку по набережной Бигдой прогуливались глава Международного бюро научно-технических исследований и связная руководства террористического крыла одной крупной арабской организации.
Пожалуй, именно эта мысль посетила двух мужчин лет около сорока при виде эффектной парочки.
– Неприятное ощущение, правда, Джим? Как будто мы с тобой подглядываем за влюбленными! – хохотнул один из них.
– В любом случае не нужно мешать их отношениям, – улыбнулся Джим приятелю.
– А стоило бы! – живо возразил тот. – Трудно себе представить! На наших глазах международный преступник о чем-то договаривается с террористами, а мы с тобой стоим тут как ни в чем не бывало и боимся разрушить такую хрупкую идиллию!