Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
Шрифт:
Для нас нравственное начало всегда ставилось в зависимость от общих соображений. Для вас этическое выступало как таковое. Это очень важный момент. А далее пойдет уже включение поколений друг в друга, поколенческое перемешивание. Хотя удары следовали один за другим, на самом деле шло счастливое перемешивание. Возникали личные отношения на совсем другой почве, чем личные отношения в мое время.
Началась десакрализация сталинизма. При десакрализации уже трудно что-то вколотить. Когда нет сакральности, все видишь иначе. Помню, как повел сына на «Интервенцию» [37] Славина, когда-то один из любимых спектаклей. Он был поставлен в Вахтангова до войны, очень красиво поставлен. Какой-то воздух, остроумие, и еще этот одесский колорит. Люди подполья,
37
«Интервенция»(1932), пьеса Льва Славина об оккупации Одессы войсками Антанты в 1919 году, классика советской драматургии.
Валька, мой сын, устроил первый в Москве вечер памяти Мандельштама, в университете на мехмате. На вечер приехал Эренбург, у всех после были неприятности. Помню еще знаменитую выставку в Москве при Хрущеве, где Никита ругал модернистов. Мой сын сцепился с военным, при обоюдной ненависти. Военный моего возраста кричал — мы вас всех истребим! А сын — вы попробуйте-ка нас истребить! Все мешалось, поколения надвинулись друг на дружку. Но теперь для демократов Эренбург — «прихлебатель большевиков». Конечно, Эренбургу надо было показать, что он сам из тех, о ком пишет. Но он просто недотягивал, был неглубоким человеком.
Оборвалось все очень быстро, особенно в кино. Помню, как в Доме ученых смотрели «Чистое небо» [38] Чухрая. Я очень любил его ранние вещи, но посмотрел «Чистое небо» и, выйдя, сказал спутнику — все, Чухрай кончился. Пустая лживая вещь. Потерян язык искусства, который что-то открывает. С этим впечатлением вышел из Дома ученых, перешел на другую сторону Кропоткинской. А там огромный плакат — Никита Хрущев, обнявший Гагарина одной рукой, а другой — Титова [39] . И подпись: «Большевики открывают космос». Я истерически расхохотался и, стоя на улице, не мог остановить смех. В кино наступила пауза, обрыв. А потом пришли новые люди. «Иваново детство» [40] — другой язык, который уже никого не разоблачает. Я с опозданием смотрел «Обыкновенный фашизм» [41] . Он у меня вызвал чисто отрицательное впечатление. Умозрительно понимал, что он сыграет свою роль и кому-то что-то докажет. Но как человек своего поколения я считал смешной двойную задачу Ромма — показать, что фашизм похож на сталинизм, и одновременно — что фашисты просто дурачили людей.
38
«Чистое небо» (1961), фильм режиссера Григория Чухрая.
39
Известная фотография, на которой Никита Хрущев запечатлен вместе с Юрием Гагариным и Германом Титовым на ступенях Мавзолея (9 августа 1961 года, во время демонстрации в честь возвращения Г. Титова из 25-часового космического полета на корабле «Восток-2»).
40
«Иваново детство» (1962), фильм Андрея Тарковского по мотивам повести Владимира Богомолова «Иван».
41
«Обыкновенный фашизм» (1965), документальный фильм Михаила Ромма.
154. У советского коммунизма не нашлось подлинного судьи
— Возьми эту пару — социализм и коммунизм. Коммунизм с социализмом бродили, никак с ними Мир не мог расстаться. Вся жизнь, в общем, строилась вокруг них. Ну что в них в конце концов было такого? Социализм — равенство возможностей? Но равенство возможностей нереализуемо. А чем станут люди, когда они перестанут добиваться нереализуемого? Просто оглянись сегодня вокруг…
Чем идеальней модель, тем она дальше от человека. Человек должен допускать капитальные ошибки, которые обладают
В конце концов все обернулось парадоксально тем, что выбор важней выбираемого. Речь о суверенности самого выбора, суверенности человека, способного осуществить тот или иной выбор.
Недаром мы живем в стране Россия, которая сперва повредилась умом, а потом и во всех прочих элементах существования. Вот на этом самом она повредилась — на поклонении делу. На его святости. На нравственных максималистах.
Убогость эпохи Хрущева не дала нам не только ответить на эту проблему, но заметить ее существование. Тем не менее от проблемы нельзя уйти. Передвижка затронула все идеологии и веры. И наша капитуляция пред «иного не дано» связана с тем, что у коммунизма не нашлось своего подлинного судьи.
Разговор в СССР в августе 1991-го
— Так что там с Украиной, какие разъяснения?
— Олег Румянцев выступает с речами о предателях, которые отделением ударили в спину демократии.
— Заявка «кто не с нами, тот против нас» на полном ходу — кто 19 августа не присоединился к Белому дому, тот сам соучастник путча. Почти шекспировский театр, потрясающе. Чем больше люди могут, тем они глупей. Не знаю, может быть, люди уже обречены? Наше гигантское пространство сгибает человека, и этот человек либо встанет еще раз, либо окажется между властью и смертью, в которой он опять вынужден будет погибать или убивать сам.
Таково мое глубочайшее убеждение. Все, что я знаю об этой земле, меня к нему склоняет. Это неумолимое правило в силу обстоятельств приобрело неслыханную скорость.
Перезревший процесс, имеющий глубоко планетарные основания, с входом в XXI век. Если одной строчкой отреферировать русскую историю: в пространстве России личность не может уцелеть — победит пространство либо личность. Погибая, личность может быть услышана на весь мир, оставив глубочайшую отметку в духовной летописи людей. И уйдет в землю, как она уходила. Уйдет раньше или уйдет позже. До нас уходили, при нас уходили, это мы еще… недозакопанные.
Мир в ужасе от двух вещей: наших ракет и наших беженцев. Если мы не смеем применить армию для усмирения Гамсахурдии, то взорвать земной шар невзначай еще можем.
Самое страшное, что я вижу, — это радостные лица неглупых людей, которые твердят, что «у нас революция». Только этого не хватало! На земном шаре больше не может быть продуктивной революции. Сегодня задача в том, как революции избежать.
У революции свои неписаные законы, которые она с неотвратимой силой вершит. Русская революция все творит явочным порядком, а после берет вождей за шкирку: пиши декрет! Пиши указ! Пиши Конституцию! Других революций не бывает — иначе это не революция. И Ельцин действительно поступает по революционным правилам. Я не знаю, что за идиот в окружении подсказывает ему территориальные претензии и цены на тюменскую нефть, только они действуют по правилам революции. Но время революций прошло. И у нас тут не революция.
— Ты сам себе противоречишь. Сказавши А, скажи Б: власти нельзя давать вытирать о себя ноги. Нельзя ее дать растолочь в пыль, как мы видим сейчас.
— Но сейчас речь вообще не о власти. Сохранится советское евразийское пространство на ненасильственной, а стало быть, невластной основе? И в какой государственной форме? Потому что на властной основе без насилия здесь нельзя, причем насилия крайнего. Я это формулирую так телеграфно, поскольку годами над этим думал и давно к этому пришел.
— А государство? Ты же различаешь власть и государство.
— Но государства здесь не было и нет. Государство там, где есть общество.
— Тогда у нас непременно возобновится господство, в иной униформе. Разве не видишь, что происходит в Москве?
— Повсюду это происходит, в каждой союзной республике.
— Не могу оценить Туркмении, а в Москве вижу воскрешение и обновление власти, в паре с народом. А слияние народа с властью и есть то, что исключает государство.