Третий источник

Кравцов Дмитрий

Крепышок мялся, явно не зная, с чего начать. Это хорошо. Пусть помнется - нечего шастать без приглашения.

– Слушай... Фант.
– Это имя далось ему с явным трудом. Ясное дело - он же не из числа старых друзей. И тем не менее смущение Крепышка смягчило огрубевшее от алкоголя сердце:

– Да, слушаю... Знаешь, когда мне было лет четырнадцать с небольшим, одна подруга назвала меня Фантомасом. Вот как увидела, так и назвала. Правда, я здорово на него был тогда похож, морда красная такая, шелушится вся, глазки маленькие... Аллергия, одно слово. Так вот. А через час мы уже

оказались в койке. Я, правда, не помню ни хрена - пьян был, как стелька так что, как и чего, не скажу, не знаю... Да... Кошелка была первостатейная!

Он оперся щекой на руку:

– Так вот... Мнение свое она, кстати сказать, потом изменила, втрескалась в меня по самые уши. Прикинь, она была старше аж на тринадцать лет!
– Толяныч мечтательно закатил глаза к потолку и тут же откатил назад, а то ведь могут и не вернуться.
– Ну да слово - не воробей, вылетит... Сам понимаешь... Кликуха примерзла намертво. Вот с тех пор и повелось - Фант да Фант. Некоторые даже по имени и не знают. Так что валяй, чего уж там. Не стесняйся. Что стряслось-то?

– Пастор в реанимации...

Так.

Первые пару минут Толяныч абсолютно не въезжал в ситуацию, трескучая муть в голове мешала зрению. Мир ненавязчиво двоился, словно сбой коррекции приобрел более глобальный масштаб. Он прижмурил один глаз, наблюдая за Матреной, с обычной тщательностью приводившей себя в порядок в прихожей. Нога ее была вытянута вверх под странным углом.

– Чего он там делает? Запытал мою герцогиню?

– Он умирает.
– Лицо Крепышка оставалось совершенно непроницаемым.

– Так...
– Матрена принялась за хвост, для верности придерживая его лапой.

Толяныч открыл второй глаз - изображение неожиданно стало четким и контрастным. Он не спеша стал натягивать джинсы, благо валялись они в считанных сантиметрах от малютки. Мысль о трусах почему-то не пришла ему в голову совершенно. И конечно дрожащей рукой застегивая молнию, чуть не прищемил себе самое дорогое. Черт! Теперь-то уж переодеваться поздно. И так сойдет.

– Умирает? Так!
– Изображение удвоило контрастность.
– Дай-ка, парень, мне сигарету. Там, на подоконнике. И пузырь прихвати.
– Водка на солнышке изрядно нагрелась и пробирала аж до исподнего, которого нет, но это даже к лучшему.
– Какой сегодня день?

– Понедельник.
– Крепышок по прежнему топтался возле малютки, как медведь возле улья. Танька во сне поджала под себя ногу, от чего ее поза стала просто вызывающей.

Толяныч зачем-то вдел ноги в тапки, шаркнув по полу - щчик-щчик - и опустился на стул. Чиркнул зажигалкой - щчик!
– некоторое время пялился, пытаясь в ярчайшем солнечном свете углядеть почти прозрачный огонек. Углядел, наклонил сигарету, пыхнул раз-другой и жадно заглотил горькие продукты горения якобы виргинского табака. Солнце прошивало комнату насквозь, играя клубами табачного дыма. Умирает... Еще раз приложился к бутылке, учетверив тем самым контрастность:

– Сядь, не мельтеши. Лучше выпей.
– Сашок отказался, помотал головой. Когда?

– Сегодня ночью. На работе.

Толяныч тоже помотал головой, волнами впуская в уши скупые подробности:

был один... множественное повреждение внутренних органов... рваные раны, в основном проникающие... разорвано горло... потеря крови почти пятьдесят процентов. Его что, собаки загрызли?!!

– Кто? Кто это может быть?!! Бербер?

– Возможно, что он...

– Пастор звонил Берберу?

– Пока не известно. Говорить он не может - глубокая кома, комп уничтожен, а вместе с ним и данные последних сеансов связи. Сейчас мы выясняем через провайдера. Подопечная пропала...

– А мой эм-дюк?

– Не нашли.

– Ясно...
– Ничегошеньки не ясно, но все же Толяныч остался абсолютно спокоен. Обнуление казалось неминуемым, и это ему не нравилось. БЕРБЕР!!! вот что было написано где-то в мысленном пространстве огромными буквами.

Он вскочил, еще не зная, что будет делать, но тело просило действия. Хоть какого.

– Тачка есть?
– При этом Толяныч чуть не выбил Крепышку глаз своим носом. Если бы не дикий сушняк, то наверняка бы еще и слюнями забрызгал.

– У подъезда. Там Володя...

– Зови! Быстро! Крот, сучара, подъем!!!
– Заорал Толяныч в маленькую комнату, шаря в аптечке в поисках хоть какого стимулятора. Нашел, заглотил и запил водкой - стало совсем хорошо - зашел к Сереге.

Крот оторвал мятую физиономию от подушки:

– Чего орешь, как больной слон? Танька не дала?

– Вставай, дело есть! Ты, помниться, хотел от Бербера работу поиметь... Есть такая маза. Вставай, сучий потрох!

Кротельник нехотя слез с кровати. Обе Танюхи тоже проснулись и пялили заспанные глаза на мечущегося по квартире Толяныча. Он в двух словах поведал Сереге о случившемся.

– А почему ты уверен, что это твой Бобер, тьфу, Бербер?

– Не знаю, вот он - Толяныч кивнул на Крепышка, - говорит, что, возможно, это Бербер. Выясняют. Но я-то чувствую - он это, больше некому. Опять же Пастор говорил, что у них с Бербером... Что у них нелады. Он даже решил тогда, что я от Бербера. А этот черт ведь звонил мне вчера или позавчера... Ну, или когда он там звонил.
– Сморщил щеки Толяныч, словно лимон откусил. Во рту было кисло.
– Да и всю прошлую неделю трезвонил, пока мы в Параминово прохлаждались.

– А может это не по нашему профилю, а, Фант? Может это их дела?
– Крот не выглядел горящим большим желанием, хотя расклад почти как две капли воды повторяет недавнюю ситуацию с Мурзиком, и наверное это заставило Толяныча взбелениться:

– Кой черт их! Рыжая пропала и мой эм-дюк, который я от той старухи получил, тоже. Все в цвет выходит, а значит, следующие - мы с тобой и Леший. Въезжаешь? Рука им нужна! Короче, другой зацепки все равно нет.

– Ага.
– Крот запустил обе пятерни в наголо бритый затылок. Звук получился похожим на вой перегорающего кулера.
– Сам сделаю, сам сделаю... Довольно похоже передразнил он пасторову интонацию.
– Я только, понимаешь, намылился отдохнуть денек-другой... А здоровья не осталось совсем. Я уж про твое комарье молчу. Просто звери. Всю кровушку выпили. И что интересно - с утра обратно похмеляться лезут.