Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945

Лессер Йонас

Профессор Ф.В. Фёрстер, который всю жизнь боролся с германским милитаризмом и антисемитизмом, из-за чего провел обе войны в эмиграции, говорил, что немцы снова хотят мистифицировать мир – на этот раз легендой о Версальском договоре. «Гитлер лишь популяризовал то, что взрастало в Германии в течение ста лет. Прусский милитаризм и пангерманизм – это два мощных дерева, корни которых уходят в вековые глубины германской истории. Деревья эти срослись в единый ствол национал-социализма. Немцы остановились в своем развитии на пороге зрелости». Того же мнения придерживается профессор Отмар Андерле: «Это не просто случайность, что Германия является страной «вечных мальчиков». Все немецкое содержит внутри себя противоречие, дисбаланс, очень характерные для пубертатного периода». Андерле прослеживает прямую преемственность движения «Бури и натиска» XVIII века, движения вартбургских студентов 1817 года, его возрождения в кайзеровскую эпоху и переход к национал-социализму.

В 1956 году ученикам шестого класса одной немецкой школы дали послушать одну из бредовых речей Гитлера, записанных на предоставленной британцами пластинке.

Школьники, когда их спросили о впечатлении, волнуясь и запинаясь, говорили, что не имеют права судить о поведении довоенных немцев. Но один ученик ответил: «Мы должны сказать, что наши родители были глупы», на что учитель сказал: «Ты можешь смело это утверждать, мой мальчик. Мы действительно были глупы, и это еще самая мягкая характеристика».

Вернемся к Томасу Манну. В 1936 году он был лишен звания почетного доктора, которое было присвоено ему Боннским университетом в 1919 году. Профессор К.Й. Обенауэр, подписавший письмо, извещавшее Манна о лишении степени, был автором книги, противопоставлявшей литературу догитлеровского периода литературе Третьего рейха. Последняя, по мнению Обенауэра, была пронизана высоким расовым духом и являлась «нордически-германской, в то время как первая была лишена корней и чужда проблеме крови». Томас Манн ответил длинным письмом, которое было тайно доставлено в Германию и передавалось из рук в руки католическими священниками. В письме говорилось о варварстве, ставшем повседневной жизнью нацистской Германии. Содержало письмо и пророчество, исполнившееся девять лет спустя. «Горе нации, не видящей иного выхода. В конце концов она действительно ввергнет мир в войну, ненавистную Богу и людям! Эта нация погибнет! Она будет разгромлена так, что ей никогда не удастся возродиться». В романе «Лотта в Веймаре» Томас Манн сравнивает Германию Гете с Германией Гитлера, Геббельса, Гиммлера и Штрейхера и проклинает немцев за восторг по поводу «фанатичного негодяя, взывающего к самым низким качествам, потакающего самым гнусным порокам, вдалбливающего в их головы мысль о том, что национальное – это синоним варварского». Немцы, говорит Гете, должны стать искренними посредниками с открытыми умами и душами, но немцы Гитлера «упрямо как ослы желали быть уникальной нацией». Прославляя самих себя, они по глупости решили, что могут править всем миром. «Жалкая нация, она плохо кончит, потому что не желает понять саму себя. Но если вы неверно оцениваете себя, то не только ставите себя в смешное положение, но и подвергаете величайшей опасности. Я уверен, что они будут разбиты, потому что предали самих себя и не захотели быть похожими на других».

Немцы проигнорировали предостережение Манна, но что еще хуже, его проигнорировали и западные державы – Франция и Великобритания, точно так же, как они посмеялись и над предостережениями Уинстона Черчилля, высказанными еще в 1933 году. Тогда Черчилль привлек внимание общества к захлестнувшему Германию варварству. Так же как и Манн, он пытался пробудить совесть Британии фактом преследований евреев и христиан нацистами. В 1938 году Томас Манн говорил по поводу Мюнхенского пакта то же, что говорил сэр Уинстон Черчилль, а именно что «мира невозможно достичь вероломством и бесчестьем. Когда мы назвали эти вещи своими именами, нас объявили поджигателями войны». Ради справедливости надо сказать, что договор с Чехословакией нарушила Франция. У Великобритании не было пакта с Чехословакией, но она могла бы прийти на помощь Чехословакии, если бы Франция выполнила свои договорные обязательства. Невилл Чемберлен всю жизнь не любил Германию. Он с самого начала отчетливо видел, что Гитлер символизировал агрессивную Германию, стремящуюся кровопролитием поддержать свое мнимое величие и гордыню. Чемберлен называл Гитлера «сумасшедшим», Геббельса «вульгарным обывателем недалекого ума», а Риббентропа считал «таким глупым, мелким, самодовольным и самовлюбленным, лишенным всяких умственных способностей типом, что он, казалось, был не в состоянии понять, что ему говорили». Чемберлен был также «потрясен поведением немцев в отношении евреев». Политика умиротворения проистекала из миролюбия и из убеждения, что Гитлер был сильнее Великобритании. В этом он заблуждался, но это была ошибка, а не подлость.

Одно дело констатировать ответственность Великобритании и Франции, как это делали Черчилль и Томас Манн, и совсем другое – позволять немцам перекладывать свою ответственность за Гитлера на Великобританию или говорить о том, что Чемберлен нанес немцам удар в спину как раз в тот момент, когда некоторые германские генералы были готовы арестовать Гитлера. Если они считали Гитлера маньяком, готовым уничтожить Европу, то это был их долг – и ничей больше – убрать Гитлера с политической сцены. Или они полагали, что долг Британии управлять делами немцев и наставлять их на путь добродетели? Почему сами немцы продолжали орать «Хайль Гитлер!», невзирая на предупреждения своих лучших соотечественников?

В 1945 году после падения Германии Томас Манн говорил: «Снова жить здесь – совершенно невозможно». Когда немецкий писатель Вальтер фон Моло предложил Манну вернуться в Германию, Манн 28 сентября 1945 года ответил открытым письмом, вызвавшим громкий резонанс на бывшей родине. «Можно ли просто стереть эти двенадцать лет и их результат, – спрашивал он, – как стирают надпись мелом с классной доски? Можно ли вести себя так, словно ничего не произошло?»

Он напомнил Моло о годах своих скитаний по разным странам и о клятве на верность фюреру, данной многими писателями. Почему все писатели, композиторы, художники, учителя и врачи не поступили так же, как он? Почему они не восстали, как один человек, против варварства? Он напомнил Моло слова Германа Гессе, утверждавшего, что «немцы не способны быть нацией в политическом смысле», и добавил,

что не желает иметь с ними ничего общего, что задолго до поражения Германии он публично заявил, что не собирается когда-либо покидать Соединенные Штаты. То, что произошло в Германии, стало следствием немецкого характера; следовательно, надо смириться с последствиями, а не просто взять и сказать: «Все прощено, возвращайтесь!» Манн был честен: «Взаимопонимание между теми, кто наблюдал этот шабаш ведьм из-за границы, и вами, кто участвовал в этой пляске и ждал дьявола, будет весьма трудным». Манн предложил уничтожить все книги, написанные в Германии с 1933 по 1945 год, – «к ним прилип запах крови и позора». Но Манн также сказал: «Я никогда не перестану считать себя немецким писателем». В письме он упомянул книгу, которую писал в то время, книгу о Германии, и добавил: «Сделка с дьяволом – это старое немецкое искушение, и немецкий роман, посвященный страданиям последних лет, страданиям, причиненным Германией, должен поставить в центр тему этой ужасной сделки».

Манн исполнил свое решение не возвращаться в Германию, ставшую ему совершенно чуждой. В 1934 году он написал человеку, бывшему когда-то его другом и крестным его младшей дочери, а затем предавшему его: «Несчастная, несчастная нация! Я давно думал о том, что мировому духу следовало бы освободить немцев от всякой политики и рассеять их, как евреев, по лицу нового мира». Из Соединенных Штатов Манн переехал в Швейцарию. Лишь дважды он ненадолго приезжал в Германию, чтобы прочесть лекции о Гете и Шиллере, чье гуманистическое наследие немцы бесстыдно предали. Он навсегда поселился в Швейцарии, где впервые нашел приют в 1933 году, потому что Швейцария, говорил он еще в 1945 году, – это страна куда более европейская, чем расположенный к северу от нее политический колосс, где слово «интернациональный» всегда считалось оскорблением и где атмосфера удушлива и затхла от засилья провинциального высокомерия. Томас Манн умер в Швейцарии в 1956 году и был похоронен на деревенском кладбище на высоком берегу Цюрихского озера рядом со швейцарским поэтом и писателем Г.Ф. Мейером, в котором всегда видел родственную душу.

Гитлер метал громы и молнии в большевизм, который называл еврейским, воображал себя спасителем Германии и Европы от коммунизма, который в то время, правда, не угрожал ни Германии, ни Европе. В «Моей борьбе» Гитлер писал: «Русский большевизм надо рассматривать как предпринятую в двадцатом веке евреями попытку захватить мировое господство». В 1933 и 1939 годах Томас Манн говорил, что национал-социализм – это «филистерский большевизм в центре Европы, нравственно вырожденная форма большевизма, анархическая революция, угрожающая основаниям и столпам всей западной нравственности и цивилизации, революция чистого насилия, духовного нигилизма – наихудшая форма большевизма, отличающаяся от большевизма русского полным отсутствием идей». Пока Гитлер притворялся, что спасает европейскую культуру, Томас Манн назвал его палачом и насильником европейской культуры. Хотя генерал-полковник Гудериан, до последнего служивший Гитлеру, придерживался мнения, что гитлеровский режим был лишь бледной копией сталинской диктатуры, профессор Рёпке, отказавшийся дать клятву верности Адольфу Гитлеру, покинувший Германию в 1933 году, называет национал-социализм «самой отталкивающей тиранией всех времен. Ни один тоталитарный режим так не развращал людей, как национал-социализм. Он разрушил и унизил Германию, затянул ее в трясину, довел ее культуру до такого состояния, что стало невозможно сказать, сможет ли она оправиться от этого удара». В 1940 году Томас Манн говорил о «самой позорной тирании, когда-либо угрожавшей миру» и о том, что Гитлер пришел заменить «учение о братстве всех людей под Богом иной верой, убийственной для тела и души». В 1941 году Манн сказал, что национал-социализм «имеет глубокие корни в германской истории, это было злокачественное вырождение идей, несших в себе зародыш смертоносного разложения». В 1942 году Манн говорил о «революционной философии зверства», совершавшей преступления так «бесстыдно, так безнадежно, так незабываемо, что становится непонятно, как немцы собираются в будущем жить среди других наций». После войны Томас Манн благодарил судьбу за то, что покинул страну, «которой вся ее духовность и вся ее музыка не помешали впасть в самое низкое варварство, угрожая самим основам европейской цивилизации».

Когда генерал сэр Брайан Горрокс обнаружил весной 1945 года один из этих «страшных» лагерей к югу от Бремена, он сказал, что «вид этих живых скелетов в ужасных полосатых пижамах будет преследовать меня до конца моих дней. С того момента коренным образом изменилось мое отношение к немцам». Он сказал сдавшемуся ему немецкому генералу: «Мир никогда не простит Германии эти лагеря».

Католический писатель Макс Прибилла говорит о «политической незрелости немцев. Нация, которая оказалась настолько неуклюжей, что сумела на протяжении жизни одного поколения снискать враждебность всего мира, не может считаться политически одаренной. Третий рейх был наилучшим доказательством своей политической абсурдности и привел к самой страшной катастрофе в истории Германии».

Рейнгольд Шнайдер, католический поэт, писатель и эссеист, говорит, что правительство Третьего рейха появилось «не случайно», но было подготовлено «всей историей Германии. Чем еще можно объяснить его всенародную поддержку?». Так же как Сервантес в «Дон Кихоте» критиковал испанскую нацию, так и Гете в «Фаусте» критиковал немцев. Фауст – «великий герой падения, каковое мы переживаем сегодня». Разве Гете, в великой своей мудрости, не предостерег немцев своей поэмой? Но немцы не вняли предостережению. Вместо это они назвали себя «фаустовскими людьми», заговорили о фаустовской культуре и фаустовской эпохе. Фаустианство означает «окрашенное чувством вины бегство падшего ненасытного духа в сокровенные глубины Вселенной, бездны, истории».