Третий шанс
Шрифт:
Горячие обрывки-вспышки под веками. Желание – острое, до боли. А вместе с ним нежность, от которой щиплет в носу, рвет в клочья.
Юля… Юлечка…
Осторожно продвигаюсь выше, насколько могу дотянуться, от тонкого запястья, где мелко и часто бьется пульс, до локтя. Гладкая, прохладная, как шелк. Я словно пью воду – и не могу напиться.
Поезд замедляет ход, останавливается с толчком. Кто-то бежит по коридору. Свист локомотива, бормотанье диспетчера. Просыпается дед, возится с кряхтением. Юля резко отдергивает руку – и так жаль, что не могу
Остановка неожиданно долгая.
– Не пускают, - объясняет кому-то проводница. – Ждем.
Не дождавшись отправления, проваливаюсь в сон, из которого выдергивает жужжание телефона под подушкой.
Половина седьмого. Через полчаса Ржава.
Юля еще спит, отвернувшись к стене, дед с бабкой тоже. Осторожно сползаю вниз, собираю белье, несу проводнице. За окнами серое утро, туман стелется над рельсами. То, что было ночью, - может, и правда приснилось?
Возвращаясь к купе, думаю, что надо бы разбудить Юлю, но она сама выходит в коридор. Стоит, обхватив себя руками, смотрит под ноги.
– Я тебе обязательно напишу, - дотрагиваюсь до ее плеча. – И позвоню. Ты когда вернешься?
– В начале августа.
– Я тоже. Сходим куда-нибудь?
– Хорошо.
Улыбается, но улыбка грустная.
– Юлька…
Так много хочется сказать – какая она классная, как мне нравится, но слова будто застревают где-то.
Я лучше напишу. Прямо сегодня вечером напишу.
Поезд замедляет ход, уже видна станция. Забираю рюкзак, иду в тамбур, Юля – за мной. Лязг, скрежет, проводница открывает дверь. Поворачиваюсь, тону в Юлиных глазах. Наклоняюсь…
Черт, как страшно-то!
Касаюсь губами ее губ – и словно улетаю куда-то. Носы мешают, зубы тоже. Я понятия не имею, как надо целоваться, хотя и видел столько раз. Но это все неважно. Потому что она – рядом, и я чувствую тепло ее дыхания. И запах – от нее пахнет сиренью. Не могу оторваться от нее, отпустить. Откуда-то с другого конца вселенной долетает:
– Эй, Ромео, выходи уже, а то дальше поедешь.
Да, я бы поехал!
Проводница, пожилая толстая тетка, смотрит с насмешкой, но все же сочувственно. Последний раз быстро целую Юлю и спускаюсь на перрон. Она стоит за спиной проводницы, закрывающей дверь. А я все никак не могу отдышаться. Смотрю вслед поезду, пока тот не превращается в далекую точку, и только тогда бреду к зданию вокзала.
Сидя на жесткой деревянной скамейке, пишу смску маме: доехал, жду пересадки. Полтора часа, потом еще четыре в сидячем вагоне поезда, который останавливается у каждого столба. Можно и самолетом до Белгорода, а там на такси, но мать не любит летать, катаемся так.
Всю дорогу думаю о Юле. Перебираю все слова, взгляды… и все остальное. Мысленно уже пишу ей письмо. Пытаюсь представить, как увидимся в Питере, куда пойдем. И все еще не могу до конца поверить, что это случилось со мной. Что встретил девчонку, от которой моментально потерял голову. Я и раньше от них не особо шарахался, но ни одна не нравилась настолько, чтобы пригласить куда-нибудь, не говоря уже о чем-то
На вокзале встречают отец и Ларка. Ее-то с чего принесло? За все эти дни я ни разу о ней даже не вспомнил. Пока идем до стоянки такси, она трещит, как бешеный попугай, и большую часть я пропускаю мимо ушей. Мне в ней нравится далеко не все, но я научился не обращать внимания. Наверняка и ее во мне многое раздражает. Уже завтра наши родители возвращаются в Питер, а мы с ней остаемся – каждый у своей бабушки, но на одной улице.
Ближе к вечеру прилетает сообщение:
«Пошли прошвырнемся. Давай на нашем месте».
Не очень-то и охота, но все лучше, чем слушать причитания бабушки, что я такой тощий, и прическа у меня непонятная, и надето на мне невесть что. Для первого дня – перебор.
Родители сидят в саду.
– Ты куда? – спрашивает отец.
– С Ларкой пройдемся.
Жестом подзывает к себе, шепчет на ухо:
– Повнимательнее!
Я понимаю, о чем он, и это бесит. С чего все взяли, что у нас любовь-морковь и всякое такое?
– Блин, ну па!
– Вот-вот, - хмыкает он. – Национальная русская еда: блин и хрен.
Ларка ждет на перекрестке. Короткие шорты, красная майка на тонких бретельках, распущенные волосы. Встречный парень облизывает ее взглядом. Бредем нога за ногу. Бабушки наши живут в старом городе, где частные дома. Обычный маршрут – мимо магазина и церкви к прудам. Ларка рассказывает о юбилее: сколько было народу, что ели и пили. Слушаю краем уха, а сам где-то далеко.
– Дим? – она дергает меня за рукав. – Эй, ты где?
– Что, Юль? – переспрашиваю машинально.
– Юль?! – Ларка изумленно вскидывает брови. – Димон, тебя оставили без присмотра на четыре дня, и ты тут же подцепил какую-то Юлю? А ну колись!
У меня нет от нее секретов, но о Юле рассказывать не хочется. Впрочем, все равно ведь не отстанет.
– Познакомился с девчонкой в поезде. В Белгород ехала. Из Питера.
– И вот так сразу втюрился? А я-то смотрю, ты как пыльным мешком треснутый. Димка, ну расскажи! – она толкает меня под локоть. – Красивая?
Красивая? Когда я только увидел ее, подумал, что ничего особенного. Пройдешь мимо и не заметишь. А через несколько часов уже не мог глаз оторвать.
– Не знаю, Лар, - улыбаюсь, как дурачок, и она качает головой.
– Капец, товарищи. Ну хоть какая она? Высокая, маленькая, худая, толстая, блондинка, брюнетка? Лет сколько?
– Пятнадцать. В десятый перешла. Маленькая, худая. Блондинка. С длинной косой.
– Еще и с косой! – Ларка закатывает глаза. – За песчаной косой лопоухий косой пал под острой косой косой бабы с косой. И чего? Целовались небось в тамбуре?
– Да хватит уже! – я начинаю злиться, и она примирительно гладит меня по руке.
– Ну ладно, ладно, не буду.
Словно бабушка погладила. Невольно вспоминаю совсем другие прикосновения в темноте – легкие, летучие. И бегущие за ними по всему телу мурашки.