'Третий' выходит на связь
Шрифт:
Заметив, что пленному тяжело говорить, Куневич наклонился пониже, сказал:
– Вам плохо? Если можете, ответьте только на несколько вопросов.
– Смогу...
– тихо произнес раненый.
– Вы Болеслав Тарновский, а по имеющимся у вас документам - Ганс Лобке, немецкий офицер?
– Да. Я из отряда польских партизан. В шифровке очень важные сведения. Больше я ничего не знаю.
– Успокойтесь, Тарновский.
– Комбриг сел на край кровати.
– Шифровку мы уже передали.
Раненый с облегчением вздохнул.
– Теперь все. Спать, спать...
–
Сообщение ничего не прояснило. Куневич только убедился, что пленный имеет отношение к сбитому немцами самолету. А вот это как раз и следовало проверить.
Вообще с самолетом было много неясного. Одни утверждали, что из экипажа погибло только два человека, другие - что все три. Разведка докладывала о трех могилах. С тех пор, как был сбит самолет, прошло много дней. И третий ли член экипажа попал к партизанам, если он и впрямь не погиб? А если его схватили немцы, замучили, расстреляли и вместо него пришел к партизанам фашистский агент?
Три могилы... Нет, не такие дураки немцы, чтобы не придумать что-нибудь умнее. Надо разобраться. И побыстрее. А как? Когда разбираться блокада на носу, и совсем другим занята голова - как людей вывести, как кольцо огненное прорвать...
Глава 9
Вторые сутки без сна и отдыха идут партизаны. Надо, чего бы это ни стоило, успеть зайти незамеченными в тыл немецкому заслону, формирующемуся в деревне Залесье.
Наступила ночь, как всегда осенью, длинная, темная, глухая. Партизаны идут цепочкой. Впереди командиры и опытные проводники-разведчики, которые знают каждую лесную тропинку. В лесу темень особенно густа, не заметишь, как наткнешься на дерево или потеряешь из виду еле заметную спину товарища. Главное не отстать, не задремать на ходу. Нельзя шуметь, разговаривать, курить. Фашисты рядом, недавно минули их посты. Но зато короче путь.
Тяжело опираясь на плечо медсестры Кати, идет Болеслав Тарновский. Он еще не оправился от ранения, от большой потери крови. Время от времени Болеслав останавливается и жадно хватает воздух пересохшими, потрескавшимися губами. Катя терпеливо ждет, пока Болеслав переведет дух. Хрупким плечом она ощущает тяжесть раненого и больше всего на свете боится упасть.
После полуночи потянуло холодом. Небо прояснилось, высыпали звезды. Подул северный ветер, сильнее зашумел лес. В этот привычный и знакомый шум неожиданно врезались монотонные звенящие звуки. В небе появилась "рама" немецкий самолет-разведчик. Партизаны не придали ему особого значения: ночью с самолета в лесу ничего не разглядишь.
Силы покидали Болеслава. Он все чаще останавливался и, наконец, задыхаясь, опустился на землю.
"Не дойдет, - подумала Катя.
– Надо попросить коня".
Она подтащила раненого к черной, косматой ели.
– Полежи пару минут, я попрошу лошадь. Только не уходи, иначе я тебя не найду.
– Хорошо, - хрипло ответил Тарновский.
– Не бойся, я буду ждать.
Катя поспешила в голову колонны.
Вдруг позади послышался какой-то шум. Катя остановилась, а затем спотыкаясь в темноте, побежала
Послышалась команда: "По местам!"
Через несколько минут колонна двинулась, меняя направление. Катя остановилась, пропуская людей.
– Взяли гада!
– услышала она злой возглас, за которым последовали ругательства.
– Взяли! Взяли!..
– повторил кто-то рядом.
– Кого взяли?
– спросила Катя.
– Пленный партизаном прикидывался, а сам немецкому самолету сигналы фонариком подавал. И кто бы мог подумать?!
По голосу Катя узнала командира разведгруппы Бокарева.
– Иван, это я, Катя! Что ты такое говоришь?
– Невиновская?
– Она самая. Так что случилось?
– Скоро узнаешь, - зло ответил Бокарев.
Наступил рассвет. Был отдан приказ о двухчасовом отдыхе, послана разведка.
Бойцы спали, привалившись друг к другу, сморенные усталостью. Катя помогала врачу менять повязки у раненых. Они лежали на носилках, сделанных из срубленных палок, шинелей, курток, кусков брезента - из всего, что было под руками.
Партизанские командиры ожидали разведчиков. Те вскоре начали прибывать: немцев вблизи не было. Поступили донесения и от дальних постов: противник движется по установленным маршрутам с востока на запад, как и предусмотрено планом блокады.
Теперь Куневича тревожило только одно: разглядели ли с "рамы" сигнал, узнали ли немцы, что партизаны перебрасывают основные силы, чтобы разгромить заслон возле деревни Залесье. Неужели тот, кто назвался Тарновским, и вправду немецкий лазутчик?
Штаб бригады остановился на лесной опушке, за густыми зарослями орешника. Туда и привел на допрос Тарновского Бокарев.
Кроме Куневича под вывороченной елью, кутаясь в плащ-палатки, сидели комиссар Бабенко, начальник штаба Капустин и начальник особого отдела бригады Ковалев.
Руки у Тарновского были связаны, лицо бледное. Куневич приказал развязать его, предложил сесть.
Тарновский вздохнул, размял затекшие руки и тяжело опустился на жухлую траву.
– Расскажите, что произошло.
– А что рассказывать?
– сдавленным голосом произнес Тарновский.
– Шел с медсестрой Катей. Потом она оставила меня, пошла искать лошадь. Я уже не мог идти, никаких сил... Ноги как ватные, и голова кружится, кружится... Я лег, ударился головой о какой-то сук, потерял сознание. Очнулся - в руке фонарик немецкий, и Бокарев... Он меня, видно, ногой ударил, потому что я снова куда-то провалился. Вот и все. Связали, потащили...
– Выходит, что вы даже не имеете представления о том, что случилось?
– Никакого.
– Тарновский покачал головой.
– Можно мне задать вопрос, Семен Сергеевич?
– спросил комиссар.
Комбриг кивнул.
– Что вы скажете, Тарновский, относительно дошедших до нас сведений о том, что возле Бобруйска захоронены все три члена экипажа самолета "ПО-2"?
"Это уж прямо в лоб", - подумал комбриг и взглянул на Бабенко. Комиссар сидел нахмурившись, круто сдвинув брови.