'Третий' выходит на связь
Шрифт:
Прорыв удался. Партизаны оторвались от противника и, отстреливаясь, отошли к лесу... Пленный бережно нес тяжело раненного старика. Бокарева тоже ранило, пуля пробила левую ногу, к счастью, не задев кость.
Пленный, который нес раненого проводника, вдруг покачнулся и начал медленно оседать на землю. Когда к нему подбежали, он повернул к Бокареву искаженное от боли лицо.
– У меня...
– прохрипел он, - там... секрет...
Дальше слов разобрать было нельзя, слышалось лишь тяжелое прерывистое дыхание.
Рубаха
Глава 8
Бокарев порол китель своего странного пленного - немецкого офицера Ганса Лобке по документам. Делал он это аккуратно, не спеша, внимательно просматривал каждую складку, каждый шов. Но ни в воротнике, ни в подкладке под карманами, ни в полах, на которые Бокарев обращал особое внимание, ничего не было. Не нашел он никаких пакетиков или бумажек, где-нибудь зашитых или подшитых.
"О каком же тогда "секрете" говорил пленный!" - думал Бокарев и снова начал прощупывать каждый шов, каждый кусок материала.
В землянку, где трудился командир разведгруппы, заглянул комиссар. Глазам Григория Макаровича представилась довольно смешная картина. Выставив забинтованную ногу, Бокарев копался в грязно-зеленоватых тряпках. Комиссар присмотрелся: распотрошенный немецкий китель.
– Здравия желаю, Григорий Макарыч!
– приподнялся Бокарев.
– Вот занимаюсь...
– Здравствуй, здравствуй, Шерлок Холмс. Значит, китель пленного немца распатронил... Ну и что нашел?
– Ничего не нашел, товарищ комиссар.
– А манжету почему не отпорол от левого рукава?
– Одну отпорол - ничего нет, а вторую мял в руках - пусто, - с недовольным видом ответил Бокарев и взялся за нож.
– Давай помогу, - сказал комиссар и присел возле него на корточки.
– Не надо, я сам.
Но комиссар уже взялся за рукав. Вдвоем они быстро распороли манжету и под подкладкой в непромокаемой обертке обнаружили листок папиросной бумаги. Бумага была исписана ровными строчками цифр.
– Смотри-ка, шифровка!
– не то удивился, не то обрадовался Бокарев. Что там?
– Да, шифровка, - подтвердил комиссар.
– Надо срочно доложить комбригу. А что?.. Не так просто эту бумажку прочесть. Может, Москву придется беспокоить. И вообще, пока ты, брат, помалкивай. Мы эту находку передадим куда следует. Понимаешь?
– Понимаю.
Комиссар поднялся и шагнул к выходу.
– Григорий Макарыч, разрешите, - вдогонку сказал Бокарев.
– Что разрешить?
– Я еще в брюках поищу, может быть, и там...
– Пожалуйста, поищи, - улыбнулся комиссар.
– Семен Сергеевич, получен ответ из Москвы на шифровку, - доложил Куневичу Бабенко.
– Что там?
– Вот, пожалуйста.
– Комиссар подал листок бумаги.
Комбриг взял, быстро пробежал глазами.
– Да, серьезные дела. Благодарят за сообщение, просят представить всех, кто принимал участие
– Разрешите мне высказать некоторые предположения по этому вопросу.
– Прошу.
– Семен Сергеевич, мне кажется, на вещи надо смотреть проще. Немцы готовят блокаду. И я могу допустить, что задержанный - немецкий диверсант. Неспроста эта бестия знает несколько языков. Но попался он раньше, чем рассчитывал. Группа Бокарева, так сказать, взяла его досрочно.
Итак, в связи с предстоящей блокадой немецкий лазутчик получил задание проникнуть в соединение партизан. До последнего гарнизона перед партизанской зоной он решил идти в немецкой форме, а затем сорвать погоны. Мог диверсант выдать себя и за польского солдата, бежавшего из армии фюрера. При этом он заявил бы, что шифровку ему передали польские патриоты. Содержание шифровки Лобке не знает. И шифровку ему могли дать настоящую, изъятую у кого-нибудь из наших связных, схваченных немцами.
– А какой тогда смысл в ней?
– Смысл есть, Семен Сергеевич. Шифровка должна убедить нас в том, что к нам попал настоящий патриот. И если это так было задумано, то мы видим, что получилось. Не забывайте, что ответила Москва.
Комбриг слушал своего комиссара и еле сдерживал улыбку. "Ну и чекист, все разгадал, доказал".
– Так... Ваши выводы?
– Определенных выводов, Семен Сергеевич, к сожалению, сделать нельзя: пленный находится без сознания. Но можно допустить, что он не тот, за кого себя выдает.
– Силен ты, Григорий Макарыч, - не выдержал, рассмеялся комбриг. Развивал, развивал свои версии и... стоп! Ты что, нарочно?
– Не нарочно, Семен Сергеевич. Диверсант к нам может быть заслан? Может! Возможно, он уже находится среди нас.
– Здесь я с тобой полностью согласен. Но в таком деле спешить нельзя. Нужны факты, доказательства, надо установить его явки. Все это не исключено. И начало ниточки есть.
– Комбриг понизил голос.
– Под Бобруйском немцы сбили самолет с партизанами. Сначала говорили, что один из экипажа остался живым. Потом пошел слух, что все трое погибли. Они и в газете про этот самолет писали.
Комиссар поднял брови.
– Думаешь, эти события имеют отношение к нашему пленному?
– Боюсь, что самое непосредственное...
Ганс Лобке поправлялся. Едва придя в себя, он сразу же потребовал командира.
Главврач пошел за Куневичем.
– Он про какую-то шифровку бормочет. Подойдите, товарищ комбриг, может, и правда что-нибудь важное.
Комбриг поспешил в госпиталь. Подойдя к раненому, он тихо проговорил:
– Вы требовали командира! Слушаю вас!
– Я не Ганс Лобке, не немецкий офицер. Я польский партизан Болеслав Тарновский. Мы втроем летели на самолете, немцы сбили его...