Третья истина
Шрифт:
– Продадим мою бекешу.
– Жалко, что вы!
– Жалко тебе? А себя не жалко? Саша, ты же южанка, ты уже сейчас дрожишь, глупышка!
– Это я вас боюсь… – сказала Саша, которой обращение показалось верхом нежности.
– Сиди возле огня. Я разжег печь, может, твой панический страх передо мной пройдет. Кому ты продала, проезжающие возы – фантазия, конечно?
– На базаре, он в ложбине, между холмами, видно сразу…
– Совсем от рук отбилась. Так кому?
Саша покорно описала площадь и дядьку на возу.
Она не решилась его остановить, когда он встал, вышел, отвязал лошадку и повел ее в деревушку. Когда он вернулся, а отсутствовал он часа два, в руках у него был Сашин полушубок,
– Второй этап натурального обмена прошел блестяще. Держи. И это. Станешь тайком от меня менять на еду, когда придет настроение побаловать своего раненого друга Шаховского.
Он протянул ей большие карманные часы на цепочке.
– Друг Шаховской, а куда же мы без лошади?
– Ты что, ко мне претензии какие-то имеешь? А с лошадью куда? Ее кормить надо! Да! Это возьми на крайний случай. – Он вытащил из кармана две золотые монеты.
– Я виноват, раньше не подумал. Кстати, к твоему сведению, ты являешься подмастерьем странствующего иконописца.
– Это так вы назвались?
– И попал в точку. Такой род занятий оказался востребованным. Неподалеку начата новая церковь и многие желают завершения строительства.
– Что же вы сели, Виконт?
Как же его приглашение на прогулку? Отменяется?
– Нарушил этикет? Раньше ты великодушно позволяла мне сидеть в твоем присутствии.
– Ах, да, вы же устали. Ранены. Молчу. Я бессовестная.
– Да. Меня что, впереди ждет муштра? Я буду стоять перед тобой навытяжку, как рыцарь в присутствии короля? Как монах при виде кардинала? Или нет, здесь дело заходит дальше, они простираются ниц и пытаются поцеловать кардинальскую туфлю. Ну, останови, Сашка, я же сейчас доберусь до индусов, в привычках которых брать прах от ног священных браминов!
– Ой, как много всего! Рассказывайте по порядку. Я же уже сообразила, что гулять с вами нельзя.
– Почему, собственно? За непочтительность на меня наложен и домашний арест?
– Да. Кроме того, вы должны рассказать мне о браминах и о привидениях, что такое… фе-но-ло-гический, еще о Ломбардийцах, о механических людях Леонардо…
– Господи, это я все тебе наобещал? Расскажу как-нибудь обязательно, ты ведь меня знаешь.
– Знаю, – вздохнула Саша. – Да, как я забыла. Давайте, перевязку вам сделаем. А эти бинты, что на вас были, – постираю.
– Ты права. Перевязать нужно. Что порвать – найду. А это все выброшу, конечно.
– А потом как же?
– Потом бинт не понадобится. – Он стянул с себя полушубок и куртку.
Саша руками, ножом и зубами разорвала материал на полосы и решительно отвела его руки:– Сама.
ГЛАВА 11. А ЕСЛИ САДИСТ?
Саша волновалась. Опять его нет, а уже совсем ночь. Она бы не мучилась, если бы он был здоров, в деревеньке было спокойно, а в о круг их пристанища не так темно и пусто.
Правда, со здоровьем сейчас значительно лучше, не то, что вн а чале, когда она сильно тревожилась из-за прихватившего его жара. Неизвестно, случилось ли это оттого, что он в первый же день двигал тяжести, сидел ночь в неудобной позе, бегал с ее несчастным пол у шубком или потому, что рану сразу не обработали как н а до? Он же заявлял, что никогда в жизни не болел, а раны заживают на нем, как на кошке. Действительно, промывая рану выменянной водкой и п е ревязывая
Однако жар держался несколько дней, неуклонно усиливаясь к вечеру. Саша переживала, видя его воспаленные глаза, румянец на щеках – совсем не такой, как бывает после беготни на свежем возд у хе. Его тогда все время клонило ко сну. Саша, предоставленная самой себе и связанная строгим запретом куда-то выходить из церковной пристройки, обнаруженной ими и занятой в первый же день, невол ь но целыми днями предавалась размышлениям. Поскольку насущные вопросы житья-бытья утряслись – еда, тепло и помещение у них им е лись, мысли ее были заняты проблемами более общими. Очень хот е лось разобраться в окружающей чехарде – красные, белые, теперь вот еще какие-то украинские части, сменившие в деревне немцев. Конечно, хорошо было бы послушать мнение В и конта насчет всего этого, но что-то, наверное, плачевный опыт «политической» беседы в Раздольном, удерживало ее от попыток заговорить с ним на эту тему. И потом – он же почти все время спит! Однако донимавший ее когда-то вопрос, может ли Виконт убить, обострившийся при виде огн е стрельного оружия у него в руках, да еще так блестяще освоенного, настойчиво требовал обсуждения. И как-то, дождавшись, когда он открыл глаза, она не выде р жала и спросила:
– Поль, а правда в этом случае убийство оправдано?
– Ты собираешься с кем-то расправиться? Настолько кардинально? – сипловатым после сна голосом отозвался он.
– Я о тех бандитах. Ведь это ради спасения стольких людей! У вас не было выбора. Это была необходимость – убить их. Правда?
– Необходимость стрелять – да, была. Необходимость убивать – нет.
– Как? Разве они не заслуживали смерти?
– Решать этот вопрос – прерогатива господа Бога. Не наша с тобой.
– Как же тогда? Ведь вы слышали, Колькин брат говорил, всех бы поубивали. И детей даже...
– Чтобы предотвратить это, надо было лишить их возможности продолжать преследование. Что я и сделал.
– Но, когда стреляешь, всегда можно случайно убить.
– Случайно? – удивился он и усмехнулся. – Стрелять надо УМЕТЬ. Ну, если оружие в руках новичка, не говоря уже о тебе, тогда конечно: и кого-то можно, и себя.
Заметив, что Саша обиженно надула губы, он тут же добавил:
– Мне тоже хвастаться не приходится – не учел, что у двоих посадка неправильная. Не заметила? Один в стременах запутался, другой вообще с коня свалился.
– А если б правильная была? – спросила пораженная Саша. Она и представить себе не могла, что подстреливаемые по его задумке должны были еще совершать правильные курбеты!
Он облизал пересохшие губы:
– Саша, если есть еще вода, дай мне, будь добра.
Саша с раскаянием следила за тем, как он пьет. Самочувствие у него, явно, было неважное – рука, вон какая, горячая и глаза не такие ясные, как обычно. А она тут пристала с разговорами! Но он, сделав несколько глотков, продолжил сам, более бодрым голосом: