Третья истина

Лина ТриЭС

– Ну, а все-таки?– Саша выложила на тарелку печеного гусенка с картошкой и сушеными сливами внутри и удовлетворенно на него посмотрела. Сметана для смазки была уместна – красиво запекся.

– Может, я завтра скажу, что вы уехали?– предложила она, воткнув в гусенка вилку.

– Лгать тебе не придется, я думаю. Готов биться об заклад, после нашего сегодняшнего разговора, он здесь больше не появится.

Виконт подмигнул ободряюще и даже прищелкнул краем рта – то ли в предвкушении печеного гуся, то ли гордясь результатом своей беседы с Долининым.

–

Как вам удалось, Виконт? Это же просто отлично, я…

Снаружи раздался какой-то непонятный шум, и ни кто иной, как Долинин, снимая на ходу головной убор, вошел в комнату:

– Шаховской, мы с вами единственные на многие мили вокруг образованные люди, зачем эти раздоры между нами? Я докажу вам наглядно, что я не голословен и сам предмет спора исчезнет, будто его и не было. Сядьте и убедитесь воочию, что я прав! Сюда его! – крикнул он в проем двери, и Саша поняла, что заставляло ее слушать вполуха. Снаружи кто-то оставался. И теперь там раздались выкрики, топот сапог, а затем в дверь втолкнули какого-то человека. Усевшийся было Виконт, вскочил, а Саша вскрикнула и бросилась к человеку, а не от него, несмотря на то, что он был по-настоящему страшен. Лицо синее, распухшее, босые ноги, бесформенные, как лепешки, изранены в кровь, рубашка висит клочьями, под ней… живого места нет.

– Убирайся, вызову! – крикнул Долинин конвойному и обратился к Виконту на повышенном тоне:

– Так говорите, даже опыт инквизиции доказывает бесполезность пыток? Смысла нет? Сейчас мы с вами докажем обратное... – в глазах у него зажегся огонек нетерпения.

– Надеялся протосковать без вас хотя бы дня два. Здесь ребенок, кого вы приволокли?

– Хитрите, Шаховской, опять и опять хитрите. При чем тут может быть племянник? Не хотите участвовать? Призываете закрыть глаза на неповиновение? А я слышал, вы сами поборник строгой дисциплины в делах.

– Уберите его, отправьте, а потом присаживайтесь и старайтесь верить, что я рад снова вас видеть, – неотрывно глядя ему в глаза, тихо и раздельно сказал Виконт и, не поворачиваясь, бросил ей:

– Саша, отойди, мешаешь.

Человек, до которого Саше осталось пара шагов, упал на землю и сжался в дугу. Она посмотрела на него с ужасом но, повинуясь, отошла Виконту за спину.

– Не-ет! Сначала мы разыграем партию... – Долинин пнул лежащего.

– Потрудитесь объяснить, что это все значит?– Саша разобрала в голосе Поля первые звуки приближающегося гнева.

– Что значит? Заинтересовались? Любуйтесь. Над этим отребьем бились все. И поборники ваших методов тоже. Эффект нулевой. Он оттуда – из лесов, и не мелкая сошка! Подчинить его, значит добиться успеха, победить! Вы что, против побед? А если победу можно одержать только таким путем? Я начал с ним работать сегодня утром. На ваших глазах, извольте лицезреть, завершу работу, ручаюсь, не забудете до конца жизни!

– Пока это лицезрение действий, не имеющих ничего общего с элементарным рассудком. Саша, непонятно? Ты здесь мешаешь.

Саша понимала, что он хочет выслать ее из помещения, но, несмотря на страх,

а, может, именно из-за него, не в силах была отойти от Виконта.

– Вы поймете, я помню ваш стиль боев. Вы жесткий, в вас нет ни грамма сентиментальности. Я открою вам великий секрет – не надо думать о результате, надо найти удовольствие в процессе… – тонкие пальцы Долинина нервически шевелились.

– В процессе истязания? – уточнил Виконт.

– Да, как у Пушкина. Помните, «есть упоение…»? В данном случае найти упоение в процессе физического воздействия на врага…

– У Пушкина?– переспросил Виконт, и Саша похолодела. Она слышала уже этот безразличный, противоестественно спокойный голос у него. Неужели несколько минут, и она снова увидит того пугающе взбешенного человека, которым становится Поль в гневе? Долинин же, видно, перемены в нем не заметил:

– Хотите пострелять по контуру? Я помню, какой вы стрелок. Упражнение чисто психологическое. Но ощущение должно быть острое. Не доставите? – он постукивал себя кулаком по губам и смотрел на Виконта даже просительно.– Кстати, еще одно правило: никогда не помнить имени и фамилии… того, над кем работаешь. Мясо в форме человека – и все. Это секрет номер два… – он поднял за остатки ворота притихшего пленного и прислонил к стене – Вот вам абрис, пожалуйста!

– Я ранен в плечо, о какой стрельбе может идти речь? – спокойствие голоса пока удерживалось.

– Не настаиваю. Я сам, сам добьюсь на ваших глазах всего: слов, признаний, фамилий, а главное – дислокации этих лесных сволочей. И получу не меньше удовлетворения, чем вы от Сонечки Савеловой, прибежавшей, как говорили, к вам, в изнеможении страсти. Нет-нет!– перебил он сам себя, – не глядите так, я не прошу подробностей, можете продолжать оберегать ее княжескую спесь. – Он ухмылялся, но глаза с расширенными зрачками у него не смеялись, а были сфокусированы где-то на узнике. – Я о том, что завтра у вас не будет аргументов.

– Надеялся, вы преувеличиваете в рассказах... Намерены говорить со мной и завтра? Вряд ли удастся.

Долинин подскочил к двери:

– Перейдем ко второму этапу.

Подозвав солдата, он отомкнул с его винтовки штык.

Саша кинулась вперед. Если Долинин посмеет поднять на Поля этот ружейный нож… если посмеет… она… она...

Но Долинин, не обратив, казалось, на нее ни малейшего внимания, сунул штык в печь. По губам у него пробежала судорога. Странно остекленевшими глазами он посмотрел на Виконта и медленно, как бы смакуя, поминутно сглатывая слюну, заговорил:

– Шаховской, я оставлю ему только ту часть, которая даст мне нужные сведения. Все остальное можно последовательно отсечь… – Долинин перевел тот же остекленевший взгляд на Сашу, оттолкнул ее локтем руки, в которой сжимал штык: – Кому дядюшка сказал не мешать... – и прикоснулся штыком плашмя к животу стоящего у стены. Тот дернулся и напрягся.

Виконт в ту же секунду обхватил Сашу раненой рукой, привлек к себе и бесстрастно произнес:

– Все. Убедили. Аргументов у меня больше нет.