Третья истина
Шрифт:
– А ти что здесь – пришит? Дель нет внизу? Иди отсюда!
Тоня, сделав книксен, убежала. Лулу приблизилась: теперь и маман, как те женщины, расстается с мужем, тревожится за него… Она помедлила, ища, как можно выразить сочувствие. Доминик нетерпеливо приказала:
– Allez, vas-y vite, ne tarde pas, ton p`ere partira dans une demiheure.[25]
Лулу спустилась. Во дворе стояли офицеры рядом с оседланными лошадьми. Отец расправлял перчатки, сжимая и разжимая кулак, при этом он что-то отрывисто говорил Шаховскому. Лулу не в силах была отвести взгляд от Виконта. Несколько месяцев, оказывается, она жила в одном доме и общалась с настоящим героем из книги!
Обернувшись, она поискала его глазами. Шаховской направлялся к дому. На ходу сорвал гордость сада – скороспелый персик и надкусил его. Лулу стало необходимо немедленно для себя самой подтвердить знакомство с ним. Сорвавшись с места, она подбежала, двумя руками схватила его свободную от персика руку, с восторгом заглянула ему в лицо и выдохнула:
– Мсье Виконт! Вы – необыкновенный!
– Необыкновенный урод или необыкновенный красавец? И персик в руках – усиливает впечатление?– привыкший за последнее время к неожиданным высказываниям Лулу, он не повел и бровью.
– Я не про это. Как вы ловко сбежали из тюрьмы!
Виконт засмеялся и затем спросил:
– А ты откуда знаешь?
– От Тони!
–Так. А она откуда знает? Я не припомню ее в товарищах по застенкам.
– Это ее мать узнала от нашей семьи…
– Оказывается, обо мне уже ходят легенды! Представляю, чего она тебе наговорила.
– А что, разве неправда?– упавшим голосом спросила Лулу.
– Не слыхал ее рассказа. Поэтому не могу сказать ни «да», ни «нет».
Лулу сбивчиво принялась пересказывать Шаховскому его приключения.
Тот ел персик и с отвлеченным интересом ей внимал. Лулу закончила и трепетно ожидала его реакции.
–М-да. В общих чертах. Досадно, когда доблесть человека измеряется сумасбродствами юности…
Лулу не поняла слов, но почувствовала, что он скорее огорчен, чем горд. Это ее удивило.
– Она успела мне рассказать только это, а вы ... О, пожалуйста, расскажите что-нибудь еще, – набравшись смелости, с мольбой сказала она.
– Как-нибудь, в другой раз – обязательно. Я видел немало интересного, и в моей жизни были не только дешевые авантюры.
– А как вы были матросом, расскажете?
– Я не был матросом.
– А когда ехали на корабле к бедной больной бабушке Елене Александровне?
– Об этом я вообще не люблю говорить, – болезненно поморщился Виконт.
– Ну, а о чем-нибудь другом?
– Сказал, расскажу.
– А позанимайтесь со мной уроками? Хоть и арифметикой? Еще… я же пропустила, а у меня там вопросы записаны в тетради…
– Мы что, не занимались? А почему? Ах да. Ну, ты уже успокоилась, я вижу... Позанимаемся попозже.
Виконт круто развернулся и отправился на задний двор.
Лулу понеслась в комнату сочинять вопросы, которые были «записаны в тетради». Но в этот день Виконт на уроки так и не пришел, а на последующих уроках о ее расспросах не вспоминал. Сама же Лулу напоминать не решалась.
ГЛАВА 8.
Поступление в гимназию прошло на редкость гладко. Ездила Лулу с маман, та оставила ее на испытаниях и пришла только вечером, чтобы забрать. Лулу хотелось кого-то удивить своими успехами. Мать же ничуть не удивилась.
А в конце августа наступил день, о котором твердили ей на разные лады многие, но который был связан для нее почему-то с незабвенной Кларой Ивановной. С небольшим саквояжем, облаченная в дорожное платье, она стояла возле переливающейся всеми цветами радуги Доминик, не отказавшей себе в удовольствии поблистать в городе. Лулу не в первый раз ездила на поезде и потому поездка, тем более ночная, не оставила в ее сознании никакого следа. Она испытывала сложное чувство – любопытство, возбуждение и …пустоту. Разлука с домом, где ей было так неплохо в последнее время, усугубилась тем, что она не успела сбегать в сад побыть возле домика садовника, что только наспех обнялась с Тоней. Но эта пустота обозначилась еще раньше, когда в очередной раз прервались уроки. Виконт, как это часто случалось, уехал по делам. И получилось, что они даже не попрощались. Он, наверное, и не знал, что Лулу уже уехала надолго, а она так надеялась на его напутствия. Именно его слова, произнесенные на уроках и звучащие в ушах, провели ее так триумфально по всем испытаниям.
Страшно было оказаться в незнакомой русской гимназии. Хотя она и говорила по-русски несравненно лучше, чем прежде, а понимала практически все, уверенности в своих силах не было.
Маман внезапно прервала молчание:
– Занятия, мне сказали, начинаются завтра, а сегодня я покажу тебе дом, где ты будешь жить. Веди себя как надо.
Краем глаза оглядев себя и дочь в зеркальной витрине, Доминик направилась к извозчику. По дороге Лулу оглядывалась, рассматривая большой город – во время экзаменов ей было не до того. Перед высоким серым домом с лепными карнизами они остановились. Доминик оправила платье, надела роскошную огромную шляпу, которую в пролетке держала в руках, придала лицу особенно светское выражение и шагнула на ступеньку. Лулу отстала, засмотрелась на улицу:
– Как она называется?
– Что ты мне целый день нервы треплешь? – маман дернула ее за руку и повела на площадку второго этажа. Вторично сотворив светскую улыбку и уже не сгоняя ее, маман торопливо прошептала Александрин:
– Не забывай о приличиях! – и постучала в дверь.
Через мгновение они уже стояли в душной прихожей. После солнечного света трудновато было сразу что-то разглядеть. Глаз ловил отблеск зеркала, тень не то вешалки, не то этажерки. Тень раздвоилась, и половина ее оказалась принадлежащей какому-то крупному живому существу. Существо придвинулось и заговорило высоконьким жеманным голосом, слишком тонким даже для женщины более обычной конституции.
– Домна Антоновна, здравствуйте, дорогая, как поживаете, как дела, как детки?
Женщина говорила так, как будто они случайно встретились на улице, а то, что ее знакомая не одна, она просто не замечала.
– Софи Ёсип'oв, я так радуюс вас видать… Дети тгудно, очень, очень тгудно… Вот дочь привезена для вам…ваш… – поправилась маман, – учить надо, все сама дольжен. Викт'oр нет уже… уехаль. Мальчишик уехаль, а теперь и дочь отпускала от себя… – роняя слова, маман оправила прическу и постепенно продвигалась вперед. Хозяйка подвинулась, пропуская их в коридор, не менее душный, чем прихожая, но несколько более светлый. В спину им она сказала: