Третья истина
Шрифт:
Прежде, чем пройти в комнату, маман церемонно взяла Лулу за руку и, подведя к Петрову и Софье Осиповне, торжественно сказала на родном языке:
– Кузина твоей тети Евдокси и муж ее покойной сестры, большой друг нашего дома, любезно берутся за твое воспитание.
Ничего хуже она произнести не могла, но Лулу было уже все равно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1. «НОВЕНЬКАЯ АЛЕКСАНДРА КУРНАКОВА»
Уехала Доминик через неделю, устав от магазинов
Она была предоставлена самой себе. Только за обедами и ужинами вдобавок к съестному получала порции библейских историй, как на подбор, наискучнейших из множества, поведанных миру пророками. Порции эти были густо приправлены непонятными и несмешными анекдотами, приторными поучениями, перемежающимися неизменным «хе-хе-хе». Но пуще всего Лулу претили частенько венчающие трапезу душещипательные истории…
– …грязный, вшивый, обсыпанный струпьями, – отправляя после каждого слова в рот очередную порцию еды, с особым смаком повествовал в таких случаях Филипп Федотович. – Вон как, мамзель, любезная, жизнь надругалась-то над грешным...Унизила ниже червя земляного... Он, раб Божий, без ропота, Его славя, душу Ему и отдал! Ан глянул... райские кущи перед ним открываются! Каково?
Тут господин Петров победно причмокивал, как будто сам лично походатайствовал за неопрятного горемыку перед Господом, Софья Осиповна издавала протяжный всхлип, крестилась и промокала глаза салфеткой, а Лулу представляла себе такого мерзкого страшного бродягу, что кусок застревал у нее в горле.
– Э-э, мамзель наша, – говорил тогда, глядя на ее невольную гримасу рассказчик, – видать, про себя нехорошее вспомнила... Что, небось, много грехов за лето накопила? А то, гляди, и пораньше того, в пансионе? А нуте-ка, секретцы свои выкладывай! Повинишься, пострадаешь, а мы, возьмем, да и спишем...Прощаем, скажем, нашу мамзель... Хе-хе-хе…
– Искупление грехов, детка, так сладостно! – вступала ростовская тетка. – Ты должна сама просто жаждать наказания за них, стремиться к нему...
Лулу опускала голову, бормотала « спасибо, я уже сыта» и выскальзывала из-за стола.
Никаких наказаний, однако, не следовало. Наоборот, Доминик, в угаре покупок, приобрела для нее массу шляпок, туфелек, блузочек. Только носить их было нельзя. Сиреневое платье с черным фартучком – вот во что она облачалась ежедневно, ибо такова была форма частной гимназии Берберова, в которую определили Александру Курнакову.
Едва переступив ее порог, Лулу столкнулась с массой правил и предписаний. По какой стороне ходить, в каком случае кланяться портрету монарха, как здороваться с каждой из дам. Вопросы этикета сами по себе Лулу не пугали – от недостатка грациозности она не страдала. Куда труднее было разобраться и запомнить, какая из учительниц больше, а какая меньше любима директрисой. Причем, именно сегодня – положение меняется чуть ли не каждый день! Любимица тут же переполнялась важностью, и горе той ученице, которая не чтила при встрече эту важность медленным и глубоким приседанием. Блестящие успехи Луиз-Александрин в пансионе мадам Клеро по части реверансов тут помогали мало, потому что она то и дело путалась в рангах классных дам.
Еще хуже было
Ясно, что любовь Таты она этим не заслужила. Немедленно последовала каверза, в которой приняли участие многие.
Перед уроком закона Божия к Александрин подбежала группа девочек. Наперебой, испуганными голосами, они стали говорить:
– Ой, она ничего не знает! Стоит здесь, а там всех новеньких в актовый зал зовут, правила им объяснять! Им же без этого на уроки нельзя!
Лулу, бросив благодарный взгляд, не мешкая, побежала: знать точно как вести себя в гимназии, было необходимо. Она уже несколько раз попадала впросак. В зале, с трудом найденном, многоголосо пел хор. Как? Они уже поют? Может быть, с новенькими разучивают какой-нибудь гимн? Лулу была наслышана о знаменитом гимне студентов «Гаудеамус». А тут, наверное, новичков учат здешнему, гимназическому… Немедленно пристроившись рядом, она попробовала уловить, поймать слова и мелодию и доблестно подпевала, до тех пор, пока на нее, крайнюю, не обратил внимания дирижирующий педагог:
– А вы, девочка, кто такая?
– Новенькая Александра Курнакова!– отрапортовала Лулу.
– Гм-м. Вас что, прислала госпожа директриса? Класс?
– Нет, не она. А какой класс?
Ну, в каком вы классе, быстро, быстро, задерживаете хор!
– В первом!
– Так немедленно возвращайтесь к себе. И больше здесь не появляйтесь. В хоре поют только старшие. Нельзя так туго соображать.
Лулу понуро направилась в свой класс, где получила еще один выговор от батюшки отца Адриана:
– Неслыханная дерзновенность! С первого дня прогуливать священный предмет! В угол до конца урока.
Лулу сказала было, что она новенькая, и ее послали в актовый зал, а она что-то, наверное, неправильно поняла, но услышав смешки в классе, осеклась. Над ней посмеялись! В углу она стояла навытяжку, не отвернувшись от класса, а пристально глядя на девочек. Дернуть за волосы, поддразнить – это она еще понимала. Но подвести перед учителем? Такое в Рамбуйе считалось подлостью. На перемене Лулу, наоборот, не захотела и смотреть на одноклассниц. Но те не оставили ее в покое.
Черноглазая девочка подошла к ней и доверительно произнесла:
– Меня зовут Роза. Агаджанова. Не обращай внимания. Они – тупицы, они такие вредные. Это ты из Франции приехала?
– Да, да, – мгновенно оттаяла Лулу. Как ни зла она была, но обрадовалась доброму слову. Может, она нарвалась на какой-то клан тупиц и вредин, и входят в него не все? – я училась, проживая в Рамбуйе, это близко к Парижу, а приехала лишь три месяца пока.
– Как интересно… А то я смотрю, ты говоришь как-то странно.