Третья истина
Шрифт:
– Добро пожаловать! Будьте как у себя дома!
Навстречу гостям пропутешествовали три кошки, мотая хвостами. Первая, огромная с черной мордой и такими же лапами, остановилась перед Лулу, зашипела с недвусмысленным намерением вцепиться ей в ногу. Смущенная таким приемом, Лулу бросила взгляд на мать.
Та, брезгливо сторонясь, чтобы кошки не коснулись ненароком ее роскошного одеяния цвета танг – самого модного в сезоне – сочла необходимым восхититься:
– Quels beaux chats![26] Как красиви у вас животни…
Хозяйка буквально простонала в ответ :
– О-о-о! Я просто не мыслю
Александрин незаметно рассматривала ее: удивительно, что эта женщина способна на такую горячую любовь к кошкам. Плоская, костистая, она напоминала скорее лошадь, причем достаточно неприветливую. В свою очередь и хозяйка рассмотрела девочку и воскликнула:
– Святые угодники! Домна Антоновна, голубушка, детка нисколько не похожа на Вас и, видит бог, на Виктора Васильевича еще меньше… Я бы ни за что не догадалась, что она из вашей семьи…
Доминик медлила с ответом, явно переваривая смысл, потом несколько неуверенно сказала:
– Это копи – моя свекрови! Это со сторони мужа внешнее все же к ней есть.
Хозяйка открыла дверь в какую-то комнату, осторожно, как будто там спал тяжелобольной. Лулу уже расслышала, делая автоматически поправки, что ее зовут Софья Осиповна. Комната была пуста, освещена сероватыми лучами, пробивающимися в окно, которое упиралось в стену противоположного дома. Здесь не верилось, что на улице яркое солнце, зато тянуло прохладой, хотя и слегка сыроватой. Комната была обставлена старой, но претендующей на стиль, мебелью. Лулу поразилась количеству икон и подушечек разных размеров. Больше всего привлек внимание угольник с зажженной лампадой. На него указала и хозяйка:
– Она горит постоянно, освещая мой путь! Некоторые зажгли только, когда началась война! Но не я! У меня свет, непрерывный Божий свет! Даруй, господи, победу российскому воинству, а нам просветление! Если бы все молились так усердно, как я….
Это вдохновенное выступление она внезапно завершила прозаически:
– Это и будет ее комната, есть же будет в столовой с нами.
Лулу была предупреждена, что будет жить у родственников, но то, что именно эта комната станет ее домом на время учебы, а с этой женщиной ей придется проводить время, подействовало угнетающе.
Доминик с выражением нетерпения выслушала речь Софьи Осиповны, которая излагала некоторые моменты будущего образа жизни Лулу, и коротко ответив: «Хогошо» на вопрос: «А как поживает сестрица?», вышла из квартиры, предупредив, что вернется часа через два.
Лулу осталась в компании с кошками. Их владелица, задав два-три вопроса о возрасте и состоянии здоровья, отбыла в другую комнату. Лулу не могла никуда выйти, так как не знала ничего в доме. Чтобы занять время, присела перед одной из кошек – самой маленькой и протянула руку, поглаживая ее. Киска под рукой уютно свернулась в клубок.
– Какая ты пухленькая, хорошая, мягкая, – приговаривала Лулу. Другие две кошки уселись на кровать в позах сфинксов и смотрели на эту фамильярность неодобрительно.
– Кисоньки! Сокровища мои! – раздался из коридора писклявый голос, и в комнату вошла Софья Осиповна, еще раз поразив Лулу несоответствием тоненького голоса и костистой фигуры.
– Ах!– испуганно прервала она
– Кло, Иоланда,– позвала хозяйка двух других сокровищ,– пора кушаньки…
У Лулу заурчало в животе. Через несколько минут Софья Осиповна приотворила дверь и ласково пропищала:
– Детка не хочет пока кушать? Детка подождет мамочку?
«Детке» оставалось только кивнуть. Прошло часа три. Лулу сидела на диване и с горечью вспоминала сад, где можно было рвать сколько угодно фруктов, речку, на берегу которой Трофимыч угощал ее ухой, Тоню с ее сладкими пирожками… Даже парадные обеды с отцом не казались сейчас такими ужасными. Совсем уж растравило воспоминание о холодной курице и паштете. Совместная грусть желудка и сердца породила печальные мысли. Конечно, Виконт редко увлекался занятиями, бывало, и не приходил, уезжал куда-то, а, появившись, иногда был рассеян… Но как наполнена ожиданием была ее жизнь! Ведь время занятий, все-таки, рано или поздно, наступало: история, география, арифметика… Что было интереснее всего? Как он рассказывал! Эти лучшие, насыщенные, наполненные энергией и живостью часы стоили дней ожиданий. Теперь этого не будет… долго-долго. Она прерывисто вздохнула. Хлопнула дверь, Лулу вскочила, предполагая, что вернулась маман. Неподвижное сидение стало невтерпеж и, распахнув дверь, она полетела по коридору.
Снова очутившись в темной прихожей, она не разглядела еще, кто в ней появился, как почувствовала прикосновение к подбородку потной руки:
– Хе-хе, мамзель Курнакова! Вот подарочек!
Правду сказать, и для нее это был «подарочек»!– перед ней стоял, потирая мясистые ладони, господин Петров.
– А маменька где же? Небось, в комнате затаилась? Что молчишь-то, куколка? Ну, по-своему полопочи….
– Маман пошла покупать вещи в магазинах, – старательно подбирая слова, сколько возможно чисто, отозвалась упавшим голосом Лулу и от огорчения задала «восхитительный» вопрос:
– А вы зачем сюда пришли?
– Хе-хе-хе-хе, – затряс животом господин Петров. Софья Осиповна отозвалась тоненьким хихиканьем.
– Это вас, мамзель, можно спросить – в гости ко мне пожаловали? А там, гляди, и под присмотром останетесь? Уму-разуму учить буду?
Как же хотелось Лулу не понять смысл сказанного, но вариантов не оставалось: в этом доме живет господин Петров! Закономерно мелькнула мысль – уйти из квартиры. Просто уйти, не дожидаясь маман, уйти, куда глаза глядят…
Но в незакрытую еще дверь просунулись картонки и свертки, среди которых появилось раскрасневшееся лицо Доминик:
– Ух, этот жара! Господин Петгоф, какая радость вас увидеть! Ви – мой благодатель! Софи Ёсип'oв, молю – рюмка холодний вода!
Господин Петров, посучил ногами, расшаркиваясь, поднес ей стакан.
– Пейте, матушка, запылились, щечки разрумянились. А мы – ручку, ручку облобызаем…
Доминик, слушая и высвобождаясь из-под свертков, сверкнула на него большими черными глазами и протянула руку. Приложившись к ней, хозяин дома умильно просюсюкал:
– А мамзель-то, пусики-мусики, сказала: в ласке будем жить, в радости непрерывной, чего лучше! Хе-хе-хе-хе….