Третья стража
Шрифт:
Грустные мысли, но работать они не мешали, работа шла сама по себе. Трудился Глеб без ассистентов, и у стола с ним находились двое: Тори и Сара Геллер. Тори подавала скальпели, иглы и зажимы, вытирала ему лоб и делала перевязки, а Сара, настоящая медсестра из Израиля, быстро научилась шить, накладывать шины и давать наркоз. Толковая женщина! В прошлой жизни, в клинике Хайфы, она ставила пациентам градусники и колола в мягкую часть.
Кроме инструментов и вполне приличного набора лекарств были у Глеба и кое-какие приборы, тонометры, кардиографы и даже целый реанимационный комплекс. Все, что можно, он выдоил из репликатора, только самой малости не хватало –
– Клещи! – сказал Глеб, и Тори подала ему нужный инструмент.
Он перекусил три ребра, раздвинул их и осмотрел верхушку легкого. Редкий случай, небольшие ожоги… Нужно лишь срезать омертвевшую ткань… Потом – пневмоторакс, и каверны зарастут в течение нескольких месяцев… Повезло человеку!
– Скальпель! Пинцет!
Он принялся обрабатывать пораженный участок. Сара Геллер, включив отсос, удаляла черные, похожие на сажу хлопья и мелкие обгоревшие осколки ребер. Альвеольное кровотечение было незначительным, пациент дышал с хрипом, но ровно.
– Давление? – спросил Глеб.
Тори подкачала тонометр, доложила:
– Девяносто пять на шестьдесят.
– Приемлемо.
Глеб очистил рану минут за сорок и начал скреплять ребра зажимами. Раненый, могучий темнокожий мужчина с курчавой бородой, носил имя Джапангарди, но охотно отзывался на уменьшительное Джа. Австралийский абориген, в прошлом фермер, разводивший крокодилов, а нынче лучший охотник на острове. Луч эмиттера угодил ему под мышку – к счастью, на излете, с дальнего расстояния.
Закончив с ребрами, Глеб осмотрел поврежденную кожу на правом боку. Шить нельзя, ожог в две ладони, нить или скобки не удержатся… Есть коллоид – не так надежно, но если забинтовать покрепче, края, даст бог, не разойдутся…
Он залил рану антисептиком, обхватил Джапангарди за плечи и осторожно приподнял.
– Бинтуем, девочки. Я его придержу.
Тори и Сара принялись в четыре руки наматывать бинты. На губах Джапангарди вздулся и лопнул пузырь, но крови в слюне не было.
Глеб вздохнул с облегчением.
Забинтовали. Тори вытерла Глебу лицо мокрой салфеткой.
– Давление?
– Девяносто восемь на шестьдесят четыре.
– Неплохо! Будет жить.
– Крепкий воин, – одобрительно сказала Тори.
– Дитя природы, – добавила Сара. – Таких у нас немного – один австралиец, один чероки, два бушмена… Остальные в основном горожане.
– Берем!
Глеб снова приподнял пациента за плечи, женщины – за ноги.
Переложили на каталку. Отдышались – Джапангарди был тяжелым.
– Сара, в палату его. И везите следующего.
– Тебе нужно отдохнуть, Дон, – сказала Тори.
– Я уже отдыхаю.
Глеб стянул перчатки, бросил их в тазик и опустился на табурет. Сара и Тори потянули каталку из операционной.
Небо за полупрозрачной зеленоватой стеной вдруг озарилось багровыми вспышками, и он невольно вздрогнул. Третий день корабли плоскомордых летали над архипелагом, жгли растительность, пытались отыскать селения островитян, сбрасывали в лес убийц с лучеметами. Город, затаившийся в ущелье, был в относительной безопасности, и ночами сюда переправляли по воздуху женщин и детей. В горах нашлось несколько надежных убежищ – искусственные пещеры, вырубленные еще невысокликами в незапамятные времена. На острове величиной
– Где ты, Йокс? – пробормотал Глеб, взирая на черные дымы, что вставали над краем ущелья. – Где ты?
Но вместо Йокса в операционной появилась Тори, встала, подбоченившись, у двери и сообщила:
– Эта кер шлимана пака опять плачет.
С наречия Людей Кольца «кер шлимана пака» дословно переводилось «тот/та, кого кролик лягнул», безухая, упитанная и абсолютно безобидная тварь, копавшая норки в степи. Но выражение было идиомой, обозначавшей недотеп и неумех, так что Глеб сразу понял: речь идет о Насте Мошковой, хирурге третьей операционной.
Кивнув, он с усилием поднялся с табурета и вышел на центральную площадку башни. Переход соединял ее с соседним зданием, где находились палаты, а небольшие боксы – с операционными; здесь же была ординаторская с двумя койками для дежурных врачей. У входа в нее и обнаружилась Настя – стояла, уткнувшись носом в стену и в свой зареванный платок. Плечи ее содрогались, белый комбинезон был перепачкан кровью, и даже на бахилах алели кровавые пятна.
Для начала Глеб заглянул в третью операционную. Там, в полной растерянности, метались медсестры, а на столе лежала под наркозом девочка лет двенадцати с сожженными ступнями. Ноги ее ниже коленок были перехвачены жгутами, кости оголены; из-под правого жгута сочилась потихоньку кровь, и рядом, в кровавой лужице, лежали ланцет и хирургическая пила.
– Жгут подтяните, – велел Глеб сестрам, шагнул к Насте и ухватил ее за рукав комбинезона. – Ты что творишь, хирург? У тебя пациент на столе! Ребенок!
– Не моо-гуу!.. – с рыданием выкрикнула Настя. – Я хи-ирург-косметолог! Я в Мо-осквее носы и губы исправля-алаа! Не моо-гуу ей ножки пи-илить!
– Ты хирург, – твердо сказал Глеб. – Твой пациент истекает кровью. Закончи работу, или девочка умрет.
Настя бросила платок и повернулась к нему. Вообще-то она была хорошенькой женщиной лет тридцати, но сейчас ее лицо искажала гримаса страдания.
– Глеб… Может быть, ты сам…
– Нет. У этого стола никто тебя не заменит. Иди!
Она шмыгнула носом и вытерла глаза.
– Знаешь, почему я здесь? В Москве я делала шунтирование, торопилась, задела тройничный нерв, и у женщины перекосило лицо. Меня вынули из петли, а потом…
– Никаких воспоминаний. – Глеб подтолкнул ее к операционной. – Здесь Новый Мир, старые грехи списаны. Постарайся не совершить новых.
Вернувшись к себе, он начал мыть руки. Вытер насухо. Тори помогла надеть свежие перчатки.