Третья стража
Шрифт:
Ее губы были теплыми, нежными.
– Дон, мы умрем?
– Даже если умрем, нас отвезут туда, где мы будем вместе. Я договорился.
– С кем?
– С нашими скакунами. Они твердо обещали.
Та, Кто Ловит Облака Руками, улыбнулась. Потом сказала:
– Ты был на совете вождей. Они знают, что с моим народом?
– Да. Пока ничего плохого не случилось. Пока вражеские корабли не летают на материк. Они все здесь, над островом.
– Как ты думаешь, почему?
– Наше оружие опаснее. Сначала они хотят уничтожить островитян. Потом, я уверен, нападут на степные племена.
Тори опустила голову, прошептала:
– Что с нами будет… Увидим ли мы снова Людей
Она не назвала отца и других своих взрослых сородичей, ибо главной заботой керов были молодые. Старших, особенно тех, кто видел место своего рождения, почитали и слушались, но их смерть, даже преждевременная, не вызывала печали – их путь по Кольцу был долог, и они успели насладиться многими радостями. Гибель же или увечье молодых казались несправедливостью, ведь они теряли больше, чем старшие – возможность любить, свершать подвиги и увидеть тот холм или реку, где их одарили именем.
– Степь, горы и леса так огромны! – сказала Тори. – Нужна целая жизнь, чтобы пройти по Кольцу… Остров тоже велик и рядом есть другие острова. Разве может враг сжечь все деревья и травы в нашем мире и уничтожить всех людей?
– Может, – ответил Глеб. – И на Земле тоже способны на это. Хоть мы еще не летаем в дальний космос, но владеем страшным оружием, милая. Один снаряд разрушает огромный город, а если взорвать их все, жизнь на планете прекратится. Наверняка у плоскомордых тоже что-то такое имеется, даже помощнее.
Ресницы Тори дрогнули, глаза распахнулись.
– И это оружие… страшное оружие… есть тут, на острове?
– Нет. Я думаю, те могущественные существа, ваши боги, переселили сюда людей с особой целью: если прервется жизнь на Земле, здесь у нас будет второй шанс. Они выбрали прекрасный мир, где когда-то жили разумные создания, жили и погибли. Они словно бы говорят нам: смотрите, учитесь и не повторяйте прежних ошибок… – Помолчав, Глеб добавил: – Они все сделали правильно, и мы должны быть им благодарны. Этот мир так далек от Земли и, наверное, от всех галактических цивилизаций… Кто знал, что сюда доберутся плоскомордые?
– Добрались, все же добрались… – шепнула Тори. – Добрались, и убивают нас…
Они сидели обнявшись и слушали, как хрустят сеном лошади и шелестит листва деревьев.
Прошло четыре дня, наполненных ревом пламени и темными тучами дыма и пепла, что подбирались все ближе и ближе к каньону. Вероятно, чужаки сообразили, что горы – лучшая защита, чем ровная местность, и теперь выжигали лес в нескольких километрах от башен Щели. Их корабль наносил точечный удар: струя плазмы падала с небес, испепеляла деревья, плавила камни, затем над горелой проплешиной зависали три-четыре аппарата – видимо, зонды, обозревавшие открытое пространство. Цель была понятна любому в городе – пришельцы искали главный оплот землян, их узел сопротивления. Глеб, однако, заметил, что раненых бойцов стало поменьше, а раны казались уже не такими страшными, чему способствовали фризерные снаряды Лазариди. Конечно, поражать врага на расстоянии безопаснее, чем в ближнем бою, но у палки, как знают все, два конца – плоскомордые тоже могли плюнуть с орбиты чем-нибудь смертоносным.
Самых тяжелых раненых привозили в дневную смену, так что Глеб трудился с рассвета до темноты, по десять-двенадцать часов. Темп для хирурга убийственный, но даже к вечеру он не горбился от усталости, не дрожали руки, и сил хватало, чтобы пройтись по палатам, осмотреть больных, одних ободрить, на других прикрикнуть. Что еще нужно для счастья? Любимая работа,
На закате, когда Тори потянула его на улицу, к лошадям, с которыми нужно было поговорить и успокоить их после дневных тревог, раздался у госпитальных башен знакомый голос:
Вечером синим, вечером лунным,Был я когда-то красивым и юным.Неудержимо, неповторимоВсе пролетело… далече… мимо…Сердце остыло, и выцвели очи…Синее счастье! Лунные ночи! [26]– Очи у вас в порядке, сердце не остыло, и температура, я чувствую, тоже нормальная, – произнес Глеб, обнимая Черемисова.
26
Сергей Есенин. «Вечером синим, вечером лунным…»
– Мы, поэты, склонны к подмене меньшего большим и наоборот. У нас это называется синекдохой, – пояснил сосед по Трем Дубам.
Затем пригладил усы и бороду и расцеловался с Тори.
– Где вы пропадали? – полюбопытствовал Глеб, разглядывая Черемисова. Выглядел тот орлом – даже вроде бы помолодел.
– Я теперь командую шестым отрядом самообороны и обретаюсь в Восточных пещерах. – Поэт гордо выпятил грудь. – Со всем своим семейством – Чандра, Лиззи, Камилла и четверо малышей. Разумеется, отношения у нас чисто дружеские, ибо!.. – Он поднял палец. – Ибо синьора Сигне Хейгер склонилась к супружеству с вашим покорным слугой, обещав мне свою руку и сердце, когда закончится вся эта катавасия. В чем дала твердое нордическое слово.
– Поздравляю, – с улыбкой сказала Тори.
– Я тоже, однако тянуть со свадьбой не советую, – промолвил Глеб. – Катавасия может закончиться для нас очень печально.
– В любом случае мы должны держать хвост трубой и не предаваться унынию, – отозвался Черемисов и продекламировал: – Три короля из трех сторон решили заодно: ты должен сгинуть, юный Джон Ячменное Зерно! [27] Нас, сокол мой, и прежде пытались похоронить, а мы все живы. Так что не изволь беспокоиться, этих космических прощелыг мы тоже устаканим. Кстати, насчет стаканов… почему бы не отметить наше приятное свидание? Или медики пьют из мензурок?
27
Эдуард Багрицкий. «Джон Ячменное Зерно» (Р. Бернс).
Не прошло и десяти минут, как они уже сидели в испанском кабачке «Эстремадура», угощались местным сухим вином, и Черемисов рассказывал, что несколько домов в Монмартре хоть и пострадали от огня, но все же полностью не выгорели, и нашлись в них гравюры Дуэйна, альбомы с рисунками Кемаля и Ховрина, а главное – три полотна Жака Монро. Что до погибших, то их прах захоронят на месте картинной галереи – конечно, не сейчас, а позже, когда прищучат инопланетных аспидов по самое не могу.
Помянув про Жака Монро, Черемисов пригорюнился, запустил в бороду пальцы и молвил, что не скоро на острове появится столь же гениальный живописец. Но появится непременно, так как – диво дивное! – среди великого множества земных придурков гении были, есть и будут во веки веков! На этот случай сказано поэтом: