Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
Он был не слишком разговорчив: лишь поверхностные знания и неуверенные суждения приводят к чрезмерной болтливости. Глубокие моральные убеждения, свойственные этому выдающемуся молодому человеку, сделали его немногословным в спорах на самые разнообразные темы, которые так часто завязываются между людьми в наше время. Но тем не менее в изысканном обществе он всегда проявлял язвительное и остроумное красноречие, вытекающее из здравого смысла и осмотрительного, справедливого суждения о мире. Он не терпел фальши, мистификаций п каламбуров, которыми тешились умы, пропитанные гонгоризмом, и, защищая истину, пользовался (правда, не всегда умеренно) оружием насмешки. Многие люди, относившиеся к нему с уважением, считали
Именно таким, что бы ни говорили злые языки, был молодой человек, которого дядюшка Ликурго привез в Орбахосу в ту самую минуту, когда колокол собора звонил к торжественной мессе. После того как Пепе Рей и дядюшка Ликурго, заглянув через ограду, увидели девушку и исповедника и заметили, как девушка быстро побежала к дому, они пришпорили лошадей и выехали на главную улицу. Зеваки останавливались взглянуть на приезжего – необычного гостя, вторгшегося в их патриархальный город. Потом путники свернули вправо, к массивному зданию собора, возвышавшегося над городом, и поехали улицей Кондестабле. Звук копыт звонко отдавался на узкой мощеной улице, вызывая переполох среди жителей. Люди, сгорая от любопытства, высовывались из окон и выходили на балконы. С каким-то особенным скрипом открывались жалюзи, повсюду выглядывали лица – преимущественно женские. Пепе Рей еще только подъехал к дому тетки, а уже было высказано немало суждений о его внешности.
ГЛАВА IV
ПРИЕЗД ДВОЮРОДНОГО БРАТА
Когда Росарио внезапно покинула исповедника, тот посмотрел в сторону ограды и, заметив головы дядюшки Ликурго и его спутника, пробормотал:
– Так это чудо уже здесь.
Несколько минут он был поглощен собственными мыслями и, придерживая рясу сложенными на животе руками, не поднимал глаз; очки в золотой оправе медленно сползли на кончик носа; влажная губа отвисла; черные с проседью брови слегка нахмурились. Это был святой благочестивый муж, шестидесяти с лишним лет, с незаурядными знаниями и безукоризненными манерами. Всегда вежливый, мягкий и деликатный в обращении, он очень любил давать советы и наставления как мужчинам, так и женщинам. Долгие годы он преподавал в школе латынь и риторику. Эта благородная профессия обогатила его ум цитатами из Горация и изысканными эпитетами и метафорами, которыми он умел пользоваться изящно и всегда кстати. Больше, пожалуй, нечего сказать об этом человеке, кроме того, что, заслышав звонкий цокот копыт свернувших на улицу Кондестабле лошадей, он привел в порядок рясу, поправил шляпу, не слишком хорошо сидевшую на его почтенной голове, и, направляясь к дому, пробормотал:
– Посмотрим, что это за чудо.
Между тем Пене Рей соскочил с лошади и тут же, на крыльце, попал в нежные объятия доньи Перфекты. Лицо ее было залито слезами, и она ничего не могла вымолвить, кроме коротких невнятных фраз, выражавших ее искреннюю любовь.
– Пепе… как ты вырос!.. И с бородой… Кажется, только вчера я держала тебя на руках… А теперь ты мужчина, совсем мужчина… Как летят годы! Господи! А вот и моя дочь Росарио.
Разговаривая, они прошли в нижнюю залу, где обычно принимали гостей, и донья Перфекта представила ему свою дочь.
Росарио была изящная, хрупкая девушка, со склонностью к тому, что в Португалии называют «saudades» [113] . Тонкое невинное лицо отличалось той перламутровой нежностью, которой большинство поэтов наделяет своих героинь; без этого сентиментального
113
Печаль, меланхолия, тоска (португал.).
дей, в полном смысле этого слова, было бы большим преувеличением. Истинная красота дочери доньи Перфекты заключалась не в белизне перламутра, алебастра или слоновой кости,- подобные сравнения, к которым обыкновенно прибегают при описании лиц, здесь были бы неуместны,- а в какой-то особой прозрачности. Я говорю о той прозрачности, сквозь которую ясно проступает глубина человеческой души: не страшная и опасная глубина моря, а спокойная и прозрачная глубина реки. Но для того, чтобы эта душа проявила себя в полной мере, русло было слишком узким, а берега слишком тесными. Необъятная широта ее переливалась через край и грозила затопить берега. Когда кузен поздоровался с Росарио, девушка залилась румянцем и могла произнести лишь несколько бессвязных слов.
– Ты, должно быть, сильно проголодался,- сказала донья Перфекта.- Сейчас мы дадим тебе позавтракать.
– С вашего разрешения,- возразил Пене,- я пойду стряхну с себя дорожную пыль…
– Ты прав. Росарио, отведи брата в его комнату. Только не мешкай, дорогой. Я пойду распорядиться насчет завтрака.
Росарио отвела брата в красивую комнату на нижнем этаже. Едва переступив порог, Пене почувствовал в каждой мелочи заботливую и нежную женскую руку. В комнате все было расставлено с необычайным вкусом, кругом царили чистота и прохлада; так и тянуло отдохнуть в этом прелестном гнездышке. Некоторые мелочи вызвали у Пене улыбку.
– Вот звонок.- Росарио показала на шнур, кисточка которого свисала у изголовья кровати.- Тебе нужно только протянуть руку. Письменный стол поставлен так, чтобы свет падал слева… В эту корзинку можешь бросать ненужную бумагу… Ты куришь?
– К несчастью, да,- ответил Пепе Рей.
– В таком случае, сюда ты можешь кидать окурки.- И Росарио ткнула носком туфли в медный сверкающий тазик, полный песка.- Нет ничего хуже, когда на полу валяются окурки… Здесь умывальник… Вот гардероб и комод. Часы, по-моему, лучше повесить рядом с кроватью… Если свет тебе мешает, дерни за веревку, и штора опустится. Видишь? Р-раз…
Инженер был в восторге.
Росарио распахнула окно.
– Посмотри, окно выходит в сад. Солнце сюда заглядывает после полудня… Здесь у нас висит клетка с канарейкой: она поет целыми днями. Если тебе надоест, мы ее уберем.
Росарио распахнула еще одно окно, напротив.
– А это окно,- продолжала она,- выходит на улицу. Из него хорошо виден собор: он очень красивый, и в нем много цен-постей. Англичане специально приезжают им полюбоваться. Не открывай оба окна сразу, будет сильный сквозняк.
– Дорогая сестренка,- сказал Пене, чувствуя, как неизъяснимая радость охватывает его.- Все, что я вижу перед собой, могли сделать только руки ангела. И я не сомневаюсь, что это твои руки. Прелестная комната! У меня такое чувство, будто я прожил в ней всю свою жизнь! Она дышит миром.
Росарио ничего не ответила на нежные излияния брата и, улыбаясь, вышла.
– Не задерживайся,- сказала она в дверях,- столовая на этом же этаже… в середине коридора.
Дядюшка Ликурго внес вещи. Пене вознаградил его за услуги с щедростью, удивившей крестьянина, и тот, несколько раз униженно поклонившись, поднес руку к шляпе, как человек, который то ли собирался снять ее, то ли надеть, а затем что-то невнятно пробормотал, словно хотел что-то сказать и не решался: