Дон-Жуан, вы Анну позабыли —(Вспомнилось — при слове Анна — столько лиц!..)Помните: лучи и тени плылиСловно крылья стимфалийских птиц.Помните: Господь железным градомВ крышу келии моей стучал.Шли с тобою мы цветущим садомПочему же ты тогда молчал!
7. «Дон-Жуан, вы ждете у погоста?..»
Дон-Жуан, вы ждете у погоста?Ждите, ждите, — месяцы, года.Плачете? Вы не любили простоЗначить — не любили никогда.Дон-Жуан, вы не любили долго:Час настал для Божьего суда.Кто не платит здесь святого
долга,Тот во тьме пребудет навсегда.Плачете — над этой грудой шелка?Донна Анна польщена, горда.Шарф ее и черная наколка…Полно, милый, стоит ли труда!
Французские поэты
Поль Верлен
«Как в пригороде под мостом рекаВлечет в своем замедленном теченьиГрязь городскую, щебень, горсть пескаИ солнечного света преломленье,Так наше сердце гибнет — каждый час,И ропщет плоть и просит подаянья,Чтоб Ты сошла и облачила насВ достойное бессмертных одеянье…»— Свершилось. Посетило. Снизошло.— Он слышит шум шагов твоих, Мария,А за окном на мутное стеклоБлестя, ложатся капли дождевые.Но голова горит в огне, в жаруОт музыки, от счастья, от похмелья;Из темноты, под ливень, поутруКуда-нибудь, на свет из подземелья.По лестнице спешит, шатаясь, он. —Как выдержать такое опьяненье!Светает. Над рекой несется звонИ в церкви утреннее слышно пенье.
Артур Рембо
Короткоштанный пасынок Вийона,Нечистый, воротник, пух в волосах…— Вы для народа — оба вне законаИ не любимы там, на небесах.Под звон тарелок в кабаке убогомУбогий ужин с другом, а потомСтихи — пред вечно пьяным полубогом,Закутанным в дырявое пальто.И ширится сквозь переулок грязныйПростор, и вдруг среди хрустальных водКачается, в такт музыке бессвязной,На захмелевшем бриге мореход.Что видел грешник, не принявший славы,Что сердцем понял, сразу, свысокаСмотря с борта на чахлые агавы,На скудость черного материка?Но, ослепленный внутренним сияньем,Он душу потерял, он стал без крыл,Стал мудрым — несказанным, новым знаньем,И никогда о нем не говорил.
Леконт де Лиль
«Мир — стройная система, а разливНеукрощенных чувств доступен многим.Поэт лишь тот, кто чувство подчинив,Умеет быть достойным, мудрым, строгим»…Перчатки, отвороты сюртукаИ властный профиль — мне таким он снится.Он был скупым: спокойствие песка,В котором бешеный самум таится.Мне снится он, надменный и прямой —Прямые линии присущи силе;Был одинок всегда учитель мой:Склонялись перед ним, но не любили.Он говорил: «Сверхличным стань, поэтБудь верным зеркалом и тьмы и света,Будь прям и тверд, когда опоры нет,Ищи в других не отзвука — ответа.И мир для подвигов откроется, он твой,Твоими станут, звери, люди, боги;Вот мой завет: пойми верховный строй —Холодный, сдержанный, геометрично-строгий.Снег на вершинах, сталь, огонь, алмазБог создал мерой высшей меры в нас!»
Стефан Малларме
«Чахотка ныне гения удел!В окно больницы, льется свет потоком,День, может быть, последний, догорел,Но ангел пел нам голосом высоким.Блуждали звезды в стройной, тишине,Часы в палате медленно стучали.Лежать я буду: солнце на стене,На белой койке и на одеяле.Я в этом пыльном городе умру,Вдруг
крылья опущу и вдруг устану,Раскинусь черным лебедем в жару,Пусть смерть в дверях, но я с постели встану:Я двигаюсь, я счастлив, я люблю,Я вижу ангела, я умираю,Я мысли, как корабль вслед кораблю,В пространство без надежды отправляю.Вот солнцем освещенный влажный луг,Вот шелест веток, паруса движенье…»,Поэт очнулся. Он глядит — вокругКоляски, шум. Сегодня воскресенье.Цветут каштаны — о, живой поток!Цветут акации — о, цвет любимый!Он шел, он торопился на урок,Озлобленный, усталый, нелюдимый,Остановился где-то сам не свой. —Дух дышит там, где хочет и где знает —Какая тема странная: больнойВ общественной больнице умирает.
«Каким скупым и беспощадным светом…»
Каким скупым и беспощадным светомОтмечены гонимые судьбой,Непризнанные критикой поэты,Как Анненский, поэт любимый мой.О, сколько раз, в молчаньи скучной ночиСмотрел он, тот, который лучше всех,На рукопись, на ряд ненужных строчек,Без веры, без надежды на успех.Мне так мучительно читать, с какоюЛюбезностью — иль сам он был во сне —И беззаконно славил как герояБаяна, — что гремел по всей стране.И называл поэзией — чужиеПустые сладкозвучные слова…И шел в свой парк… И с ним была Россия,Доныне безутешная вдова.
«Парк расцветающий, весенний…»
Парк расцветающий, весенний,В пруде глубоком отражен;Мерцаньем призрачных растенийВзор лебедей заворожен.Какою тайной беззаконнойВода притягивает их?Мир подлинный, мир преломленныйКакой правдивее для них?Как человеку, белой птицеДаны простор и высота;Ей пред рассветом та же снитсяЗемли печальной красота.Но, созерцая отраженьеЛучей, встающее со дна,Нам недоступное ученьеО небе черпает она.
«Качалось дерево сухое…»
Качалось дерево сухоеВ ненастный вечер за окном,Сад почернел, как остов Трои,Сожженной гибельным огнем.Всю ночь до самого рассветаОчаг, дымя, пылал в углуИ дождь, размеренно, как Лета,Стекал беззвучно по стеклу.Нигде ни шороха, ни стука,Все то же, как сто лет назад:Грязь на дороге, ветер, скука,Восход, похожий на закат.
Командарм
Командарм под стражей, под замком.Часовые, сторожа кругом.Завтра рано утром повезутКомандарма красного на суд.— Ты предатель родины и вор,С заграницей вел ты разговор,Ты с собакой Троцким яму рыл,С мертвым Каменевым ворожил!И увидел вдруг — в дыму, в огне —Он себя на золотом коне:Как он перед строем гарцевал,Шашкою отмахивал сигнал.Помнишь, помнишь — синий поезд твой,Ярко-красный флаг над головой?Как равнялся конный строй, пыля,Как гудела, как тряслась земля,Как сплеча рубил ты, осердясь,Как поляков втаптывал ты в грязь,Как кричал ты: «Белых выводи!»,Как сердца стучали в их груди,Как под утро наряжали взводВывести их начисто в расход.— С пулею в затылке, руки врозь, —Завтра станем братьями, небось!