«Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет

Терапиано Юрий Константинович

«Выхожу на дорогу с тобою…»

Выхожу на дорогу с тобою, Милый друг мой, мы вместе идём. Плачет ветер, подобно гобою, Туча вновь угрожает дождём. Под таинственным небом деревья Спят в тумане, и сон их глубок, Сон их — древность, костры и кочевья, Дальний путь и тропа на восток. Вот, лицо к твоему приближая, Слышу ветра каспийского звон, Вот земля зацветает чужая Пёстрым станом шатров и знамён. А вокруг — тишина полевая. Сядем тут, над ручьём, у креста. В

летний вечер вода ключевая Так прозрачна, легка и чиста.

«Выйду в поле. На шоссе всё то же…»

Выйду в поле. На шоссе всё то же. Изредка мелькнёт велосипед. Вновь такой же, со вчерашним схожий, Вечер, полумрак и полусвет. Фонари автомобилей, звёзды, Грусть о тех, которых не вернуть. Тихий и прозрачный летний воздух И кремнистый лермонтовский путь. Снится мне: за грани туч прекрасных, За ограды всех миров иных, Музыкой таинственной и страстной Ввысь летит дыхание земных И, росой вечерней ниспадая На траву и пыльные кусты, Хрупкой влагой, не достигнув рая, Падает на землю с высоты.

«Глубину одиночества мерьте…»

Глубину одиночества мерьте Божьей мерой и мерой людской В час, когда приближается смерти Неподвижный и страшный покой. «Даже смерть, всё пройдёт, всё проходит», — Так гласила арабская вязь На могильном столбе, на восходе Блеском солнца и моря светясь. В Истанбуле сады расцветали, Ветер с юга дыхание нёс… Мы мудрее теперь. Мы устали. Что нам розы? Сейчас не до роз!

«Далекие темные горы…»

Далекие темные горы Осенний закат осветил, И вечер тяжелые шторы Над нашим окном опустил. В сиянии лунном, нетленном, В глубоком покое ночном Усни, — бесконечно-блаженным, Чудесно-беспамятным сном. Прощается лето с тобою, В реке замерзает вода. А там, над звездой голубою, Другая зажжется звезда.

Диана Люксембургского сада

Закинув руку за плечо, Стрелу ты ловишь из колчана, Вздыхающая горячо, Разгорячённая Диана. Ты мчишься в каменном кругу Одежд, вскипающих как пена, И как виденье на бегу Сверкает лёгкое колено, Такой стремительный полёт, Такая лёгкость пред глазами, Что будто бы весь сад плывёт, Летит, кружится вместе с нами. Диана в воздухе сухом Ритмические мечет стрелы, И мрамор кажется стихом Ямбически-окаменелым.

«Думал — такого сознанья…»

Думал — века измерил, А жизнь прожить не сумел.

А. Белый

Думал — такого сознанья Не было в мире, что вот Он лишь один в состоянье В горний пуститься полёт. Духа сиянье слепило, Музыка пела ему, Тайная

чудная сила Вниз устремлялась, во тьму. И, как на посохе мага, Розами мудрость цвела. Буквы, чернила, бумага И полировка стола… Но ничего не сумел он Выразить. Сроки прошли, И в пустоте прозвенело Слово, коснувшись земли. И, умирая, как с кручи, Рушился он с высоты, Падал звездою падучей, Так же как Блок и как ты.

«Есть поверье: чувствуя, что он…»

Есть поверье: чувствуя, что он Смертью близкой будет поражен, Раненный предвиденьем беды, Коршун ищет близости воды. И, найдя, кружит, и вдруг полет Сразу и навеки оборвет И, раскинув крылья, с высоты Падает в прибрежные кусты. Так и я, к тебе свой путь прервав, Упаду среди недобрых трав, Так и я, сыграв свою игру, В воздухе высоком не умру.

«Ещё назвать тебя не смею…»

О, дочь верховного эфира О, светозарная краса…

Е. Баратынский

Ещё назвать тебя не смею, Смерть, «светозарная краса», Еще осилить не умею Взмах рокового колеса. В бессилии, в изнеможенье Ещё готов склониться я — И вдруг передо мной виденье Совсем иного бытия: Заря нездешняя, алея, Встречает парус корабля И входят Эрос и Психея Вновь в Елисейские Поля.

«Еще вчера — холодный мрак и тени…»

Еще вчера — холодный мрак и тени, А вот сейчас все расцвело в тиши. Везде сирень. Прозрачен свет весенний, Над озером застыли камыши. И птица красногрудая без страха У ног моих клевала червяка. Я вспомнил все: печаль земного праха И шум времен, текущих как река. Пришла весна нечаянно и рано, А там, в Крыму, давно растаял лед И медленно с зеленого кургана Спускаются стада, свирель поет…

«Женщине, которой Гумилев…»

Женщине, которой Гумилев О грифонах пел и облаках, Строю мир я выше облаков В сердце восхищающих садах. Говорю ей: «Есть для нас страна — Душу вынем и туда уйдем: Выше страха, выше смерти, выше сна Наш прекрасный, наш небесный дом. Помнишь, в древности мы были там. Словно в воду звездные лучи, Нисходили к смертным дочерям Ангелы бессмертные в ночи. Вспомни — в древности и ты была Ярче звезд для Ангела Луны, И теперь еще добра и зла Над тобой два света сплетены». Но она грустна и смущена — «Разве можно верить — просто так?» Медленным движеньем у окна Крылья-тени вскинула во мрак. Слушает — и не находит слов, Смотрит, но в глазах печаль и страх, Женщина, которой Гумилев О грифонах пел и облаках.