Тревожное небо

Пусэп Эндель Карлович

Свернув унты и мой комбинезон, захватил их подмышку и зашагал к деревне.

Отщипывая пахучий хлеб, я с благодарностью посмотрел ему вслед. На душе полегчало и укрепилась надежда, что мне удастся добраться до партизан.

Двинулся к югу и я. Решив идти только по ночам, забрался в густой ельник и поспал до вечера. После захода солнца снова пошел дальше. Сколько прошел за ночь, трудно сказать, но к рассвету Дедовичи еще не показались. Пришлось снова ждать вечера. Залез в кусты и лег спать. Думал про себя, что добрый мужик все же этот дядя Андрей,

дорогу указал да еще и хлебом снабдил. А после я узнал, что он все это время шел за мной следом. Смотрел, куда я иду. И тут, перед самими Дедовичами, убедившись, что я иду по правильному маршруту, обошел меня и успел предупредить кого надо о моем появлении.

В Дедовичи я зайти не отважился. Там наверняка могли быть фашисты, обошел его стороной и, снова выйдя на дорогу, дошел до небольшой деревни. Без особого труда нашел хату с зелеными ставнями, прошел во двор и постучал в двери.

Открыла совсем еще молодая женщина.

— Тетя Вера дома? — спросил я.

— А кто вас послал?

— Дядя Андрей… — ответил я.

— Заходите, — сказала она и, пропустив меня вперед, закрыла дверь на крючок.

— Я — Вера. Что вам нужно? — огорошила она меня. Вот так тетя! Лет двадцать ей или чуть побольше.

— Помогите мне дойти до партизан, — сразу же попросил я.

— А почему вы думаете, что я это смогу сделать?

— Дядя Андрей говорил, что вы может быть знаете…

— Может быть знаю, а может быть и нет… Вы кто? — спросила она и посмотрела на меня в упор.

— Я… русский.

— Русские тоже разные бывают… И такие, кто любого замедный грош продать могут…

— За кого вы меня принимаете? — обиделся я.

— Не обижайтесь. Мы тут уже всяких навидались, — сказала Вера. — Пойдемте со мной, я провожу вас.

Прошли мы с ней почти всю деревню. Не дойдя до околицы, свернули в боковую улочку и огородами вышли к задней двери небольшого домика. Вера стукнула два раза. Дверь открылась, и на пороге показался широкоплечий крепыш с обвислыми усами.

— Дела ищет, — только и сказала Вера и тут же пошла обратно.

— Проходите, — пригласил меня усатый, уступив дорогу. Запер дверь на задвижку и пошел впереди. Пройдя темное помещение, вошли во второе, окна которого выходили на улочку.

Пододвинув табуретку, хозяин пригласил меня сесть, а сам задернул занавески, зажег керосиновую лампу и, усевшись за стол, стал рыться в ящике стола. Вынул оттуда лист и начал громко читать:

— Командир корабля Шамрай, из третьей эскадрильи 890-гоавиационного полка тяжелых бомбардировщиков 45-й дивизии Авиации дальнего действия, стартовал 20 августа и потом был сбит зенитным огнем над железнодорожным узлом…

С каждым произносимым им словом во мне нарастала тревога. Кто этот человек? Друг или враг? Откуда он знает обо мне такие подробности? Для чего читает их мне? Раздумывать было некогда и я решился на единственное возможное — сбежать. Быстро сунул руку за пазуху, за пистолетом, но вытащить оружие не успел. Хозяин дома оказался проворнее, и я увидел

в его руках нацеленный мне в грудь наган. «Теперь конец, — мелькнула мысль, — стоит мне пошевельнуться и все…»

— Спокойнее, капитан, не надо торопиться, — заговорил он. — Уберите руку, так будет лучше.

Я вытащил руку. Усатый положил свое оружие на стол. Мне показалось странным, почему он не отобрал у меня пистолет?

— Так вот, капитан, — продолжал он спокойно. — Весь ваш экипаж попал в лапы немцев, только вы и еще двое на воле. Правильно я говорю?

— Раз вам все известно, зачем же еще меня спрашивать? А сами вы кто? — спросил я в свою очередь.

— Я? Я тут староста, волостной. Ну, дядей Ваней еще кличут.

Это было сказано таким дружелюбным тоном, будто идет беседа в мирные дни с хорошим знакомым. И пистолет у меня он оставил… Я уже хотел было спросить о судьбе попавших в плен, когда с улицы послышался громкий разговор и тяжелые шаги по дощатому крыльцу.

Староста мигом вскочил на ноги и открывая люк в подполье, скомандовал:

— Живо! Давай сюда!

Я едва успел встать, как он схватил меня и столкнул вниз. Падая, больно ударился о что-то плечом и оцарапал щеку. Стараясь не шуметь, устроился поудобнее и стал вслушиваться в разговор над головой.

— Хайль Гитлер, — услышал я дребезжащий голос, — зи геррист псковски комендатур. Ты организирт ему не мала цванциг скотина. Жирный скотина. Ты понимайт?

— Все понял, герр группенфюрер. Но я обязан вам доложить, что поблизости появились опять партизаны. Может быть можно немного подождать, пока они уйдут? А то, неровен час, заберут они всю нашу скотину, — докладывал староста почтительным голосом.

— Что ты понимайт? Ничего ты не понимайт? Храбрый дейчесолдатен очистит все этот бандит в двадцать четыре часа, — повысил фашист голос, а мне думалось, что раскричался он от страха перед партизанами.

— Как прикажете, — согласился староста, — мой долг вас предупредить.

— Завтра вечером будет здесь ейнундцванциг скотина. Все остальное делает мой храбрый дейче солдат.

Голоса умолкли, скрипнула дверь. Вскоре я услышал опять над головой шаги, люк открылся:

— Вылезайте, товарищ Шамрай.

Я не поверил своим ушам! «Товарищ…» Выбрался наверх. Стою. Молчу. Жду, что будет дальше. Заметив на моем лице кровь, староста достал из настенного шкафчика армейский индивидуальный пакет и наложил повязку.

— До свадьбы заживет, — улыбнулся он мне, — была бы голова на плечах… А ведь в такое время ее очень легко потерять… Ну, что ж, придется вам тут переждать день-другой. Лучше места, чем этот подвал, я вам предложить не могу. Там и солома есть, можно будет поспать.

Я поверил, что это наш человек и фашистам меня выдавать не собирается. Поможет добраться и до партизан.

— Но… кто же вы в самом деле? — не утерпел я.

— Староста. Я же сказал. А впрочем, любопытствовать сейчас не следует. Много захочешь знать — дорого можешь поплатиться…