Тревожное небо
Шрифт:
— Ну ладно, потом посмотрим. Вы скажите учительнице, чтобы она зашла сюда, когда будет в волости. Она вам поможет, — и, встав из-за стола, парень попрощался с нами всеми за руку.
По пути домой мы долго молчали. Проехав Верхне-Шалинское, я вспомнил:
— А где же удостоверения? Ты сказал, что дадут…
— А я откуда знаю? Подожди, дадут, наверно. Он же сказал, пусть учительница зайдет.
Мои опасения оказались напрасными: две недели спустя нам всем троим вручили комсомольские билеты.
Первое собрание вела учительница Эмми Сирель. Она сообщила, что волком комсомола рекомендует нам выбрать
Первому номеру ее, вывешенному на стене школы, суждено было существовать лишь до следующей вечеринки. Один из великовозрастных юнцов, А. Педаяс (славившийся в деревне драками и хулиганством) был в стенгазете выведен во всей своей «красе». И он, придя на вечеринку, как всегда «в подпитии», прочитал про свои «геройские» дела и тут же сорвал газету. Мы сделали этот первый номер газеты заново и опять повесили на это же место.
Так началась моя комсомольская жизнь. Мы трое были первыми комсомольцами на Выймовских хуторах Верхне-Шалинского сельсовета.
В Шало прилетел самолет
Читать нас с Вальтером научили рано, задолго до поступления в первый класс начальной школы. В шесть лет мы читали и писали как на русском, так и на эстонском языках.
На эстонском языке меня привлекал «Ветхий завет» с увлекательными похождениями ноев и моисеев. На русском же моим первым просветителем был Конан Дойль с Шерлоком Холмсом и его бессменным другом, носящим в те времена фамилию Ватсон, а в изданиях, вышедших позже, превратившийся почему-то в Уотсона.
В избу-читальню выписывали много газет и журналов. Среди них нас больше всего интересовал журнал «Хочу все знать». Мы с братом чуть ли не ежедневно бегали к избачу и спрашивали, не пришел ли следующий номер.
В одном из номеров этого журнала были напечатаны описание и чертежи модели самолета. Мы решили его построить. Рекомендованный бамбук заменили елью, вместо проволоки — гвозди, вытащенные из покрытой дранкой крыши. Тонкую папиросную бумагу с успехом заменила страница «Красноярского рабочего», которую выписывал отец. Единственный материал, которому мы долго не находили замены, была резина для мотора. А без мотора — какой же это самолет? Но и здесь нашли выход: когда модель была готова, все прикручено и приклеено, мы привязали к месту крепления пропеллера бечевку, один брался за ее конец, другой держал над головой модель и… во весь дух бегом против ветра! Модель поднималась в воздух и летела до тех пор, пока не уставал буксирующий его, а чаще всего, пока, споткнувшись, не летел вверх тормашками.
Наконец, нам посчастливилось увидеть «всамделишный» «живой» самолет. Однажды высоко над самым хутором появилась невиданная птица. Самолет! Мы стремглав помчались вверх на гору, надеясь, что оттуда увидим его лучше. Но самолет успел скрыться.
— В Шало полетел, — сказал Вальтер.
— А ты откуда знаешь? — усомнился я.
— Куда ж ему больше?
— Пойдем, посмотрим.
— Ну да, так тебя и пустили, — безнадежно махнул рукой брат.
Завернув за угол,
Уже издали за шалинской поскотиной, там где по воскресеньям шумел базар, я увидел стоящий самолет, окруженный плотным кольцом шалинцев. Невзирая на ругань и подзатыльники, я добрался до самолета и вежливо поздоровался с запакованным с ног до головы в черную кожаную одежду механиком. Тот, небрежно кивнув головой, продолжал крутить одну из множества растяжек, натянутых между крыльями.
— А я тоже стану летчиком, — набравшись храбрости, заявил я.
Механик взглянул на меня, усмехнулся.
— А не боишься?
— А чего мне бояться.
— Мало ли чего, упасть можешь.
Механик, подтянув тросы и растяжки, полез наверх, к мотору, и начал что-то вывертывать длинным кривым ключом.
— Дяденька, дайте я подержу свечку, — робко попросил я. Механик удивленно посмотрел вниз.
— Откуда ты знаешь, что это свеча?
— Знаю, я все знаю: и где руль глубины и элероны, лонжероны, — начал я выкладывать свои знания.
— Ишь ты, какой шустрый. И где ж ты все это узнал? Я рассказал ему о «Хочу все знать» и о нашей модели.
— Молодец, — похвалил механик.
Скоро механик ушел, наказав невесть откуда появившемуся милиционеру никого к самолету не подпускать.
— Этого не гони, — кивнул он на меня, — пусть посмотрит. Я обошел самолет кругом и, на зависть мальчишкам, окружавшим плотным кольцом самолет, даже потрогал и осторожно пошевелил рулем глубины и поворота.
— А отчего он летит? — спросил ни к кому не обращаясь дед с взлохмаченной седой бородой.
— От воздуха, должно быть, — глубокомысленно ответил кто-то из толпы.
Тут я взялся объяснять, что мотор крутит пропеллер, пропеллер ввинчивается в воздух и тянет самолет вперед.
— Дак он же чижолый, должон упасть… — усмехнулся дед. Мне на помощь пришел милиционер.
— Крылья ево держат, как птицу.
— Чудно, — вымолвил дед.
Толпа начала редеть. Скоро у самолета оставались лишь ребятня и милиционер. Ушел и я.
Лишь на обратном пути я вспомнил вдруг, что забыл спросить, где же учат на летчика.
С того дня мне запала в душу мечта: стать летчиком. Тогда это могла быть действительно лишь мечта. Реальные возможности для ее осуществления были равны нулю, но дерзкое желание подняться в голубые просторы бескрайнего неба никогда во мне не затухало и ничто так и не смогло его погасить.
В островках
Медленно, но верно налаживалась жизнь на таежных хуторах. Окрепли после постигших нас бед и мы. Хутор покинула молодежь: уехали в Ленинград тети Аделе и Альви, поступившие в Коммунистический университет народов Запада. За ними поступил на рабфак Ленинградского университета и дядя Александр.
Отец работал уже в Красноярске, заведовал уездным земельным управлением и домой наведывался лишь изредка. Остались мы вчетвером: мама, тетя Мария и, на правах мужчин, мы с Вальтером — четырнадцатилетние подростки.