Тревожные галсы
Шрифт:
— Вы ее атаковали?
— И старпом, и я... Сообща действовали.
— Да, старпом. — Командующий прошелся по кабинету. — Что с ним делать, а?
— Надо его ставить командиром, — осторожно сказал Скляров. — Я ведь вам докладывал — песок намыло течением...
— Растерялся тогда ваш Комаров. — Командующий остановился у стола, снял трубку. — Кто это, Никифор Петрович? Так кого вы предлагаете на «Стремительный»? Так, Карпова, а еще есть кандидатура? Да, Карпова знаю, но он всего год как прибыл с Балтики. Да нет же, театра он еще толком не знает.
— Гончар...
— Вот, вот матрос Гончар. Он что, самовольщик?
Скляров доложил, что матрос опоздал с берега. Прибыл на причал, а корабль ушел в море.
— Ну, а что случилось?
— Семейные обстоятельства, товарищ командующий, — Скляров почувствовал, что покраснел. — Жена радисткой на «Горбуше» плавает, сын живет где-то у бабушки, а матросу это не по душе. Конфликт семейный...
— Вы уж сами там разберитесь, — командующий на прощание пожал Склярову руку. — Когда семья вместе, тогда легче и служится.
15
Капитан первого ранга Серебряков читал неторопливо, с воодушевлением; матросы и офицеры, выстроенные на палубе корабля по большому сбору, стояли тихо и неподвижно.
— Боевая часть службы наблюдения и связи противолодочного корабля «Бодрый» объявляется отличной в соединении...
Эти заключительные фразы приказа теплой волной колыхнулись в душе старшего лейтенанта Грачева, он посмотрел на рядом стоявшего Кесарева, тот улыбнулся ему краешком губ, подмигнул, мол, поздравляю.
Строй распустили. Скляров подошел к Грачеву и тепло пожал ему руку:
— Молодцом. Так держать!.. — И, косо взглянув на? Кесарева, добавил: — Я бы хотел и вас видеть среди победителей в соревновании. Свою боевую часть вы также можете вывести в число отличных. Что, разве нет пороха в пороховницах? — и он добродушно улыбнулся.
Кесарев замялся, однако не смолчал.
— Слабину мне надо выбирать, товарищ командир. Сами ведь говорили...
— Ну и выбирай, — улыбка с лица Склярова сбежала. — А то ведь сам знаешь — отстающих бьют!..
— Вот так, Сережа, — сказал Грачев, когда Кесарев вслед за ним вошел в каюту и сел. — Ты знаешь, чего это стоило всем в БЧ и мне, конечно? Сутками, неделями на корабле. У меня даже на берегу в ушах звенит морзянка. Спасибо Крылову, очень старается. Теперь только бы удержать то, что сделано. Получить звание легче, чем удержать его. Ты что молчишь?
Кесарев в раздумье обронил:
— Рад за тебя, Петр, поздравляю. Это большой успех.
— А я рад, что комбриг оставил тебя на корабле. Я не знаю, сердишься ли ты на Склярова, если да, то напрасно. Он ведь просил тебя хорошо все обдумать, а уж потом садиться за рапорт. А ты разве подумал?
— Обида во мне бушевала, — признался Кесарев. —
Помолчали. Потом Петр заговорил:
— Ты вот о корабле... Верно говорил, но прежде надо в себе разобраться. Сложная эта штуковина — себя понять, на что ты способен и к чему душа лежит. Иной идет в потемках, не может сам найти дороги, ждет когда ему фонариком посветят. Ну, а кто тогда зажигать будет эти самые фонарики? Вот оно что — зажигать!..
Они говорили о службе, о том, кого какая дорога привела к морю. А потом как-то сам по себе разговор перешел на семейные дела.
— Ну, как Наташа, пишет? — спросил Петр.
Кесарев почему-то молчал, он лишь хмурил брови, отчего лицо его становилось каким-то серым, натянутым. Но вот на нем вспыхнула улыбка, и голосом, в котором Петр уловил разочарование, он сказал:
— Кажется, у нас с Наташей все кончено... Я этого ожидал. Да, я этого ожидал.
— Что еще? — Петр смотрел на него, не мигая.
Кесарев достал из кармана кителя письмо, протянул его другу:
— Прочти... — Он усмехнулся. — Она ненавидит меня; она давно вырвала меня из своего сердца. Ты знаешь, я не ожидал, что она такая злая...
Он говорил, но Грачев не прислушивался к его голосу, а читал письмо. Кажется, Наташа выплеснула в нем всю свою злость к мужу. Но больше всего Петра обескуражили вот эти ее слова:
«К тебе я не вернусь. Да и к чему? Твоя любовь живет там рядом с причалом».
Нет, она не так глупа, чтобы оставить сына без отца; нет, она по-прежнему любит Сергея, просто она все еще не пришла в себя, потому так и написала.
— Ну, теперь ты все понял? — спросил его Кесарев.
— Я — да, понял, а ты, видно, нет, — Грачев отдал ему письмо. — Вот что я думаю — тебе надо ехать к ней, и там, на месте, все решить. Неужели ты не понял, что до слез ее обидел? Она же видела тебя с Верой... Эх, Сергей, ну зачем ты с этой Верой?..
— Ладно, хватит... Что было, то было... И былью поросло, — добавил он смеясь. — Мне нужно побыть одному. И ей тоже. Мне надо в себе разобраться, и ей — тоже. Я, конечно, могу съездить к ней, я могу упасть перед ней на колени. Ради сына могу это сделать. Но только не сейчас. Мне важно в себе разобраться. И прошу тебя, Петр, не говори мне больше об этом. Может, у меня кипит в душе, а ты еще огня добавляешь. Только не сердись. Ты со своей Ирой разве все решил? Туман у тебя перед глазами. Туман, и ничего ты не видишь перед собой. Ослеп ты... — Кесарев сделал паузу, потому что увидел, как нахмурился Грачев, сжал губы так, что они посинели. — Я бы этой Ире показал где раки зимуют...