Тревожные галсы
Шрифт:
— Ах вот оно что, — Ира тоже улыбнулась. — Тогда завтра утром я позвоню папе и пожалуюсь на тебя.
Он долго молчал. Наконец сказал:
— Я должен с тобой поговорить... Ведь ты уезжаешь на практику?
— Уезжаю, — тихо отозвалась Ира, и в ее голосе он почувствовал грусть. — Надо, потому и еду.
— А когда к моей маме поедем? — спросил Петр. — Ведь она давно хочет видеть тебя?
Из-за тучи выглянул серп луны, выхватил из темноты лицо Иры; оно было серьезным
— Вернусь и съездим, — тихо сказала она. — Ты жди меня и отпуск пока не бери, ладно?
— Подумаю...
Они вышли на набережную Невы. Река под луной была масляной и серебрилась.
— Ира... — с волнением в голосе заговорил Петр, — нам надо решать...
— Что решать?
— Ведь ты всегда со мной... — Он потупил взгляд, голос его дрожал. — И в море, и на берегу. Но это в мыслях. А я хочу, чтобы это было в действительности...
Она открыла дверь, и они вошли в комнату. Ира свет не зажгла.
— Садись... — Она подошла к нему вплотную, и Петр увидел в ее глазах странный блеск. Он затаил дыхание.
В окно заглянула луна, осветила его лицо.
— Ты... Ты любишь меня? — Голос у Иры дрогнул, она уткнулась ему в грудь.
— Очень...
— И я...
Она плакала. Петр целовал ее мокрые от слез щеки.
На рассвете он уходил на корабль. Ира не спала, она лежала в кровати, укрывшись розовым одеялом и молча наблюдала, как он одевался. В окно пробивался свет, и предметы в комнате приобретали яркие очертания. Теперь она ясно видела его лицо — уставшее, задумчивое и такое милое... Она задвигалась, и Петр услышал у себя за спиной не то вздох, не то стон.
— Ты чего это? — спросил он, наклонившись к ее изголовью. Глаза Иры горели как маленькие черные угольки.
— Ты уходишь, а я тут одна, — тихо отозвалась Ира, прижимая его голову к груди. — Может, еще побудешь?
— Нет, Ириша, не могу. Корабль скоро уходит. Суток через пять я вернусь к себе на Север.
Он слышал, как она повернулась на бок; темнота в комнате какая-то тихая, тяжелая, кажется, прислушайся и услышишь, как глубоко и неровно дышит Ира, как гулко бьется ее сердце.
— Ты счастливый? — тихо спросила она.
— Очень... — Петр поцеловал ее в теплые губы.
— Передай папе, что у меня все хорошо, скоро уеду на практику.
— Скажу...
— А еще что скажешь? — она улыбнулась, зарыла пальцы в его густой чуб.
— Что теперь ты — моя жена.
— Ну, ни пуха тебе, ни пера, — Ира обняла его на прощание. — Береги себя...
Через пять суток «Гордый» вошел в бухту и ошвартовался. Еще издали Грачев увидел на причале Серебрякова, он стоял с флагманским штурманом и о чем-то разговаривал.
«Только
— Разрешите убыть на «Бодрый»? — спросил Грачев Ромашова, когда тот сошел с ходового мостика на палубу.
— Да, конечно, — Ромашов улыбнулся, пожал ему руку. — Спасибо за помощь. Я доложу комбригу, что на учении вы действовали отлично. Еще раз — спасибо...
Серебряков все еще стоял с флагманским штурманом, и Грачев решил проскочить на причал незаметно. Но комбриг увидел его, подозвал к себе:
— Здравствуй, романтик, — необычно весело сказал он и протянул ему руку. Флагштурман ушел на «Гордый», и Грачеву стало легче.
— Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, — сдержанно ответил Петр, неуклюже опустив руки вдоль туловища.
— Ну, как вы там?
— На учении? — спросил Грачев.
— Разумеется... — замялся Серебряков.
— Все хорошо...
— Что, «Гордый» заходил в базу?
Грачев сказал, кто корабль стоял там сутки, пока штурман получал на береговом складе электромотор для гирокомпаса.
— На Балтике тоже штормило... — добавил он, не зная, о чем еще сказать Серебрякову.
Они шли вдоль берега к причалу, где стоял «Бодрый». Серебряков шагал не торопясь, о чем-то размышляя. Грачев чувствовал, что комбриг хочет о чем-то спросить, да все не решается. Наконец у причала он остановился, посмотрел Грачеву в лицо.
— Устал небось?
— Есть малость...
— Знаешь, о чем я подумал? — на ты перешел Серебряков. — Мог бы проведать Иру...
Грачев улыбнулся:
— Я был у нее. Вам привет...
Серебряков лукаво повел бровью.
— А как она себя чувствует?
— Моя жена здорова.
— Кто? — насторожился Серебряков.
— Моя жена, — повторил Грачев. — Мы с Ирой уже все решили... Извините, но мы так решили. Она собирается на практику, а вернется в августе. Она вам кланялась, Василий Максимович. И Надежде Федотовне привет...
— Она уехала, — гулко вздохнул Серебряков, и Грачев вдруг понял: случилось что-то непредвиденное. Он мог бы и не спрашивать, что именно случилось, но ему не терпелось знать.
— К Ире уехала?
— Нет, — Серебряков взглянул ему в лицо. — К твоей маме уехала...
Грачев вмиг побледнел.
— Что с ней?
Серебряков не без чувства горечи сообщил о том, что на другой день после ухода «Гордого», на его имя пришла телеграмма о том, что мать положили в больницу.