Трейдер. Деньги войны

Соболев Николай

— Вас ист дас? — тронул носильщика за плечо Ося.

— Сокольски слет, пан!

— Как бы нам в еще одну драку не влипнуть, — пробурчал Панчо, потирая только-только сошедший фингал.

— Это физкультурники, видимо, съезд у них, — припомнил я и скомандовал: — Вперед, если хотите ночевать в Берлине!

В столице Веймарской республики мы пересели в другой поезд — Штеттин, Данциг, Кенигсберг, потом еще в один…

— Не пойму, Джонни, — бурчал Ося, — за каким интересом тебе сдался этот Сурин? Я думал, он знает за радио, а он железками занят!

— Про

грядущую войну помнишь? Есть у меня мыслишка построить танковый завод.

— Завод??? Зачем?

— Ну, не все же биржевыми спекуляциями заниматься. А танки пойдут нарасхват.

Ося и Панчо переглянулись и молча пожали плечами.

Немецкие железные дороги с идеально точным следованием расписанию и плавным ходом остались позади, Каунас, Вильно и Даугавпилс тоже. Вежливые до приторности пограничники Германии, Литвы, Польши и Латвии сменились хмурыми ребятами в зеленых фуражках. Они молча проверили документы, откозыряли и удалились. Таможенники задержались чуть дольше — заполнили декларации и отпустили с миром. Уже советский паровоз потянул состав через Псков на Ленинград, то застревая на полустанках, то наверстывая на всех парах.

Едва ступив на выметенный перрон Варшавского вокзала, Ося расцвел — все родное! Зазывали лоточники, вздрагивал дощатый перрон, сновали встречающие и отъезжающие, репродуктор дудел марш с неразличимыми из-за хрипов и шорохов словами, после которого вполне чисто зазвучал романс «Дорогой длинною».

У международного вагона чемоданы подхватили колоритные мужики в картузах, с номерными бляхами и фартуками чуть белее, чем у носильщиков других вагонов. Едва весь кортеж выбрался за ограду перрона, как Ося ловко закрутил и отправил в обратную сторону мелкого беспризорника, пристроившегося за мной:

— Парни, смотрите за карманами, или я за себя не отвечаю!

— Смотрим, — глухо отозвался Панчо.

Мы пробились к стоянке такси, где шофера в кожаных крагах наперебой кинулись к выгодным клиентам, но носильщики сдали нас с рук на руки, и мы угнездились на заднем сиденье.

— Надо купить кепки, — заметил Панчо по дороге в «Асторию», — в шляпах мы сразу выделяемся.

Однако сразу не получилось — к иностранцам полагалось приставить гида, которым оказался вертлявый человечек в полосатом костюме. Гид попытался увлечь зарубежных гостей в экскурсию по Питеру, но был остановлен решительным «нет!» и несколько обалдел от назначенных целей: магазин головных уборов и физико-технический институт. По дороге за кепками я завис у соседнего здания, тупо глядя на вывеску гостиницы и бормоча:

— Почему «Интернационал»? Должно же быть «Англетер»!

— Это прежнее название, мистер Грандер, — услужливо подсказал гид.

Заминка чуть не стоила жизни, но Панчо ловко выдернул нас из-под сцепки четырех трамвайных вагонов, грохотавших от Адмиралтейства. На мою задумчивость это не повлияло, я копался в воспоминаниях ровно до того момента, как автомобиль «Акционерного общества Совтур» доставил нас в Государственный физико-технический рентгенологический институт, как сообщала табличка при входе.

Нас встречало предупрежденное

гидом по телефону руководство в лице профессора Чернышева*, хотя его напряженный взгляд из-под пенсне особой радости не выражал. Но я энергично встряхнул руку высоколобому заместителю директора, и принялся раздавать визитки, пока один из молодых сотрудников не воскликнул:

— Погодите! Джон Грандер, пентод, это вы?

Отношение моментально переменилось — докучный иностранец превратился в коллегу, и нас потащили по лабораториям, крайне похожим на «логова безумных ученых» из голливудских фильмов. Ося и Панчо таращили глаза и еле успевали за растущей группой сотрудников.

— Следим, следим за вашими успехами, — благосклонно улыбался сам «папа Иоффе»*, которому в конце тура представили гостей из Америки.

* Александр Чернышев — советский ученый-электротехник, академик, Абрам Иоффе — «отец советской физики», создатель научной школы, академик.

Как опытный администратор науки, директор института ловко повел разговор от достижений юного американского дарования к описанию проблем с оборудованием. Пять минут — мое сочувствие и понимание неведомым образом вылилось в обещание прислать несколько приборов, а Иоффе перешел к возможностям найти американского спонсора…

— Богатые американцы, Абрам Федорович, обычно плохо разбираются в науке. Чтобы добиться от них денег, нужно шоу.

— Что, простите?

— Шоу, зрелище, яркая демонстрация на грани театра, нечто такое, что поразит воображение, — улыбнулся я и сделал рассчитанную подачу: — Например, музыка сфер или погибающий под лучами смерти цветок, если вы понимаете, о чем я.

— Лучи смерти, ха-ха-ха!

Отсмеявшись, Иоффе разгладил пушистые черные усы:

— А вы знаете, Джон, музыка сфер у нас как раз имеется!

Директор распорядился и через пятнадцать минут сосредоточенный мужчина лет тридцати с вдохновенным узким лицом принес и подключил солидный ящик с двумя антеннами, после чего вопросительно посмотрел на Иоффе.

— Прошу, Лев Сергеевич, прошу!

Названный щелкнул тумблером, вознес руки… и полилась мелодия.

— Это изобретение называется «терменвокс», — шепнул мне на ухо Иоффе.

А Лев Термен*, при полностью неподвижном корпусе порхал кистями — левая рука над горизонтальной антенной задавала громкость, а правая возле вертикальной — тон. Закончив исполнение, он поклонился и собрался уйти, но я вскочил и задержал его:

— Потрясающе! Это именно то, что нужно! Мы организуем концерты в Бостоне, Нью-Йорке и Филадельфии! Лев Сергеевич, вы готовы поехать в Америку? Абрам Федорович, вы сможете направить Льва Сергеевича в командировку?

* Лев Термен — выдающийся советский изобретатель, инженер-электромеханик, музыкант, физик-акустик.

Ося, пришибленный необычным звучанием, смотрел на происходящее с оторопью, а почти лишенный слуха Панчо — со скукой.