Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария

Вафидис Эмилиан

Новоначальный послушник становится причиной соблазнов в монастыре тогда, когда он не подчиняется старшим, постоянно жалуется и возмущается, что эпитроп его невзлюбил. Он не понимает, что отношение к нам людей зависит от их душевных качеств, а не от того, любят они нас лично или нет.

Или приходит в обитель кто-нибудь, чтобы стать послушником, и после первой же панкиньи жалуется игумену: «Отче, сегодня меня уморили. Все мне давали какие-то поручения, я изнемог от усталости». Зовут старшего по послушанию и видят, что послушник, оказывается, прав… Подобные случаи являются соблазном для монастыря. И не имеет значения, прав послушник или нет. Горе обители, если всякий раз на него будет тратиться время, чтобы выяснить, виноват он или не виноват, прав или не прав. Он должен уйти из монастыря. У тележки, для того чтобы ею можно было пользоваться, колесо должно вращаться легко. Так и монах должен

быть удобоподвижным, гибким, чтобы он мог жить везде и, что более важно, чтобы он ни для кого не создавал проблем. Если он создает проблемы, то не имеет значения, прав он или не прав, потому что в монастыре не ищут справедливости, в нем нет правых и виноватых.

Итак, в обители могут остаться только люди легкие в общении, которые умеют уживаться с другими и не создают проблем. А если кто-то сегодня говорит: «Старче, у меня болит поясница», на следующий день:

«Я расстроен», на третий: «Я не пошел в церковь, потому что меня занимали помыслы», то такому мы скажем: «Ты хороший человек, святой, тебя хранят ангелы, но пойди в какой-нибудь другой монастырь». Мы должны оберегать свою обитель, чтобы она не наполнилась проблемами.

Соблазны исходят в особенности от тех людей, которые не хотят служить, но хотят, чтобы другие их любили, о них заботились. Таким людям ни в коем случае нельзя становиться монахами. Если же станут, то им будет казаться, что монастырь постоянно осложняет их жизнь, и наконец они уйдут. Так что те люди, которые хотят любви, понимания, внимательного или доверительного отношения к себе, могут стать святыми в каком-нибудь другом месте, но не в общежительном монастыре.

Преподобный Антоний прибегает к столь решительным мерам для того, чтобы, с одной стороны, в монастыре сохранилось единство, а с другой — чтобы не подвергся осуждению сам человек, который проходит монашеский искус. Мы испытываем его не только ради пользы братства, но и ради его собственной пользы. Монастырь несет ответственность: нельзя принимать человека в монашество опрометчиво, нужно рассудить, полезно ли ему стать монахом, не будет ли ему это во осуждение. И, конечно, важно учитывать, принесет ли его принятие в монашество пользу братству, то есть послужит ли укреплению духа единства в обители.

Если нужда потребует отправиться в город, не выходи один. (17)

Нет более безобразного зрелища, чем монах, находящийся в миру один. Когда кто-нибудь из монахов шел в город, он шел всегда вместе с другим братом.

Такой вывод можно сделать из монашеских правил. Кроме того, предусматривались и причины, по которым можно было выйти в мир. Теперь выход монахов и мир совершается с гораздо большей легкостью и есть монахи, которые почти каждый год выходят за пределы монастыря, будто берут отпуск, как и миряне; мы не говорим о тех, кто может выходить в мир и более одного раза в год, отчего душа их уловляется мысленными зверями.

Мирянин, взяв отпуск, едет за город, строит себе дом, помогает своей семье — он не отдыхает. А монах оставляет место своих трудов, Церковь, с которой обручен, братьев и отправляется в мир. Абсурд!

Монах, который имеет склонность и расположение к выходам в мир, делает явным то, что у него нет подлинной связи с братством. Муж, если не находит успокоения рядом со своей женой, чувствует потребность уйти из дома куда-нибудь к более привлекательной женщине. Точно так происходит и с монахом.

Конечно, в наше время в монастырях существует болыная свобода, чем в древности, но в действительности это указывает на ослабление и упадок монашеской жизни. Эта прекраснейшая и совершеннейшая жизнь становится предметом порицания, уничижения и презрения у мирских людей, когда они видят, как монах по разным поводам обходит улицы и переулки города.

Разумеется, правилами предусматривались некоторые причины выхода, такие как неожиданная болезнь. Даже в женских монастырях, куда никогда не дозволялось входить мужчинам, предусматривались случаи прихода врача — такой совет давался в монашеских уставах. Однако если врач прийти в монастырь не мог, монаху дозволялось отправиться в ближайший город. Кроме того, выход из обители допускался тогда, когда кто-то из самых близких родственников монаха находился в опасной болезни. Конечно, правила Церкви советуют монаху не поддерживать связей с родственниками, о чем говорит здесь и святой Антоний. Но ради немощи человеческой, ради того чтобы монах не мучился от помыслов и догадок и чтобы все происходящее в родительском доме не представлялось ему в преувеличенном виде, святой из снисхождения, с великодушием и крайней терпимостью позволяет ему пойти туда. Но при этом монаха должен сопровождать другой брат, чтобы ему не пришлось

брать на себя одного всю тяжесть общения с родственниками. Если он пойдет без сопровождения, то в семье один начнет причитать, другой — высказывать свои жалобы: «Почему ты не приходил? Ты меня забыл, ты меня не любишь, не молишься обо мне?» Иное дело, когда приходят двое братьев. Обстановка меняется: один поддерживает другого, и родители относятся к ним с большим почтением. Они смотрят на своего сына не как на собственное чадо, а как на монаха.

Но обычно мы посылаем монахов в город поодиночке, потому что в 99,99 процентах случаев причины, по которым они выходят, сугубо личные, то есть воображаемые, надуманные. На самом деле никакой необходимости в этом нет. Однако мы, оттого что у нас искажен прекраснейший и совершеннейший образ монашеского жительства, начинаем по ничтожному поводу думать, что нам надо выйти в мир. А после того как монах уже утвердился в подобном мнении, «не убеждай — не убедишь». И мы позволяем ему выйти.

В современных монахах заметно себялюбие, некий эгоцентризм, иной образ мыслей, чем у древних монахов, из-за этого в наше время монаху ничего нельзя сказать. Он может оказать послушание старцу и не выйти и мир, но это не принесет ему пользы, потому что он еще больше будет терзаться от досады и помыслов: «Видишь? Старец тебя не любит. Вот этого брата он благословил пойти, а тебя нет». В действительности старец позволил тому брату пойти потому, что тот неразумен, не ведет духовной жизни. А тебя он не отпускает, потому что у тебя есть силы, разум, любовь к Богу. Но монах не станет думать о подлинных соображениях старца, а будет терзаться от несуществующих проблем, которые разрешатся лишь тогда, когда ему скажут: «Ну поезжай, дитя мое. На сколько дней ты хочешь поехать и сколько тебе нужно денег?» Таким образом старец оставляет монаха на произвол судьбы — и тот сам берет ответственность за себя пред Богом. Однако он не сможет понести ответственность за те падения, которые будут происходить в его душе после каждого выхода из монастыря. Этого он, к сожалению, не в силах понять, потому что не в его интересах посмотреть правде н глаза и увидеть, что именно выходы из обители привлекают в его душу множество микробов, которые затем наводят на него непрестанные искушения.

Когда монах один, он особенно легко скатывается до нарушения устава. Если, например, ему нечего будет есть, он пойдет к своей родственнице или к кому-нибудь другому, кто его пригласит, будто он мирянин. Того, для кого предназначены царские палаты, брачный чертог, теперь можно видеть на улицах в центре города или еще где-нибудь. Так гибнет монашеская

жизнь, которую монах начинал вместе со святыми Василием Великим, Афанасием Великим, Антонием Великим, Афанасием Афонским, Афанасием Метеорским. Это уже не монашеская жизнь.

Другой причиной, по которой дозволялся выход в мир, была потребность побеседовать с духовными людьми, старцами, или желание поклониться святым местам. Обычно (причем довольно часто) монахи совершали паломничество в Святую Землю, ходили они также в монашеские центры Александрии и Константинополя. Итак, были определенные причины, по которым монахам позволялось выйти из монастыря.

Теперь нам трудно посылать монахов вдвоем, потому что выходы стали частыми. Да и монах не чувствует необходимости в том, чтобы с ним вместе был какой-нибудь брат. Если, скажем, кто-то отправляется в родной дом, он не хочет идти с кем-то еще, а хочет быть более свободным. Это очень мирской подход, потому что в результате монаха воспринимают уже не как духовную личность, не как члена братства. Когда муж отправляется куда-нибудь без своей жены, все приходят в недоумение, все задаются вопросом: «Почему он один?» Нечто подобное случается и с монахом, когда он выходит в мир один, но он этого не понимает.

Лично я всякий раз, когда даю вам благословение выйти за пределы монастыря, плачу о вас как об обреченных на смерть. Не потому, что боюсь, как бы с вами не произошел несчастный случай: это слишком ничтожно по сравнению с той смертью, которая проникает в ваши души при выходе из монастыря. Рыба умирает тогда, когда она выброшена из моря, а не когда она в море.

Это очень важно, и все мы должны еще и еще раз об этом задуматься. Монастырь — не тюрьма и не разбойничий притон, в котором, если ты в него попадешь, тебе и вздохнуть не дадут. Монах в обители должен научиться дышать свободно, будто он находится на росистом зеленом лугу, густо покрытом травой и цветами. Если он не чувствует себя так в монастыре, но стремится выйти за его пределы, чтобы доставить себе удовольствие, утешение, то монастырь не может ему в этом отказать, потому что монах тяжело воспримет такой отказ. Однако он сам должен постоянно напоминать себе, ради чего вышел из мира и вступил в монастырь.