Три Царя
Шрифт:
— Нужны руки, чистые и женские! — проговорил Семирод, как рядом с ним села девочка, смотря на процесс.
Старик не совсем этого ожидал, когда говорил, но он заметил, что ручки у неё не тряслись не от холода, и не от страха. Быть может действительно начало жизни положит та, кто к рождению ближе всех остальных вокруг. Семирод часто замечал, как дети делают то, на что взрослые давно не способны.
— Не боишься? — спросил он уверенно.
Она посмотрела ему в глаза и отрицательно покачала головой.
— Она храбрая, отец. Позволь ей
— Так тому и быть. Будь аккуратна, Маруська. Пилорат нарвёт тряпок, а ты пока прополощи руки в теплой воде и обмажь этой мазью.
Она беспрекословно подчинилась, хоть и детское любопытство взяло вверх, чем же пахла эта мазь? Резкий и острый запах ударил ей в нос, когда она поднесла руки к лицу. Очень сильно похоже на то, что её отец ставил на высокую полку, и открывал лишь тогда, когда приходили гости. Девочка была полная уверенности и ждала новых указаний.
— Маруська, промачивай тряпки в воде, и вытирай жидкость у бедер и ног, особенно там, где кровь. Пилорат укутай её во что найдешь, если не пахнет, то сойдет. Дочка, — обратился он к Закхре. — Возьми этот отвар и меняй припарки на лбу как остынут, если сожмет руку сильно, то лей ей в рот.
— Через губы? Капать на губы? — переспросила она.
— Да. Роженица слаба, если поперхнется, может и не выжить. Капай на губы, чтобы отвар сам стекал, а что останется, она оближет. Так ведь, милая, поможешь нам?
Женщина закричала, а из глаз показались первые слезы. Закхра тут же откупорила пузырек и дрожащими руками сделала как ей было сказано.
— А теперь слушай меня внимательно, Маруська. Ты, может и маленькая, но руки не трясутся, и духом храбра. Видишь его? Видишь, как головка показалась? Это человек, еще меньше, чем ты, и ему нужна твоя помощь, нужны твои руки. Справишься?
Она кивнула, протирая бедра женщины теплой тряпкой, от которой все еще шел пар. Рукавички пришлось снять, но вода и чувство, что она наконец может помочь грели её тело жарче самого солнца.
— Только вот ему страшно, — продолжил Семирод. — Не хочет совсем вылезать. Нужно чтобы ты руки подставила, и медленно, очень медленно, как с одуванчиком, помогла ему повернуться. Я скажу тебе что делать и когда, ты главное будь готова.
«Встать кольцом, мне нужны вороны на всех возвышенностях, очистить лагерь»
Маруська слышала эти слова, но ни слова не понимала. Она проползла по холодной земле, и готовилась сделать то, к чему как сама думала, полностью готова.
Где-то в этом мире в тот самый момент происходили ужасные вещи, не всегда с ужасными людьми. Кто-то переступал через свои же убеждения и идеалы, развращенные под тяжестью прошлого и печали настоящего. Везде лилась кровь, лилась такими реками, что даже боги порой закрывали глаза и сомневались в своем создании. Выращенные лишь для того, чтобы присоединиться к бесконечному циклу, культу, имя
Как может такое еще не рожденное дитя, через несколько десятков лет взять оружие и начать убивать? Будет ли оно убивать, и ради какой цели? Стоило ли приносить жизнь в мир, где первым вздохом будем зловоние его прогнившего стержня? Как много времени пройдет, когда кто-нибудь обрушит его на вес собственного греха.
Простая маленькая девочка, что лежала на сырой и холодной земле, вдыхая смесь крови и формальдегида, смотрела в будущее. В будущее дитя, что когда-нибудь вырастит и сделает свой первый шаг. Каким он будет? Никому не известно, ведь для неё в тот момент весь окружающий мир остановился и перестал существовать. Вся та боль, все те смерти, что она видела за последние несколько месяцев, слились в мутно-болотный ком абстрактности. Нет, она не забыла об этом, просто перед ней появился лучик света, лучик надежды.Ведь она наконец увидела не смерть, а рождение новой жизни. Жизни, которую никогда не забудет.
— Оте-е-ц! — прокричала Закхра.
— Лей. Больше смотри, чтобы не поперхнулась, у неё лихорадка. Маруська!
Впервые прикоснувшись к головке, она сначала отринула, но затем бережно, как сказал Семирод, словно одуванчик повернула. Маруська действительно вспомнила те дни, когда срывала ранимый цветок, боясь потерять хотя бы один пушистый зонтик.
— Прими эту жизнь и позволь ей ступить на землю твою, о великая Мать всех матерей. Не спеши забирать её к себе, славная Марена, разреши этому дитя увидеть и познать мир, сотворенный вами, — Семирод продолжал во весь голос, в то время как роженица отдавала последние силы ради своего ребенка.
Девочка посмотрела на старика вопросительным взглядом, когда ребенок показался наполовину. Пилорат подоспел со свежими насколько возможно тряпками и передал их Семироду, тот кивнул на неё. Маруська подложила их под бёдра женщины, и готовилась принять дитя. Семирод достал из походного тюфяка подсохшую веточку чертополоха, и прошептав колдовскую песнь, поджег прикосновением пальцев. Он отдал её Пилорату и приказал обойти женщину три раза, строго с востока держа горящий куст чуть выше роста Маруськи. Далее последовал небольшой филиал с вощанкой, что должен был оберегать дитя от лап нечистых, и мешать бесам, что душой беззащитной овладеть хотели.
— Водка есть? — внезапно произнес Семирод.
— Медовая только, у Рогалика может брусничка осталась, подойдет?
— Медовая, — коротко ответил Семирод, и через мгновение в его руке поместилась небольшая фляжка.
Старик положил себе в рот растертый корень плакун-травы и сухие листья стриг-дождя. В былые годы он пережевывал твердый корень, а листья сами таили на языке, но с тех пор прошло много времени. Он едва мог себе позволить четверть той части, что так противно хрустела и скреблась на остатках зубов. Семирод закрыв глаза пережевывал и медленно кивал головой, а затем выдохнул и сделал глоток из фляжки. Добрый глоток.