Три дня в Дагезане
Шрифт:
Мазин поймал себя на том, что ему хочется взглянуть на мертвого. "Чертовщина какая! Прямо "Вий"! Нет, нужно подойти и посмотреть. Убедиться, что ничего страшного нет. Обыкновенный мертвец. Но кто убил этого человека? Зачем?" И снова Игорь Николаевич почувствовал, что не может сосредоточиться. "Хватит!" Он встал и решительно направил луч фонарика на художника... И вздрогнул. Из груди мертвого торчал глубоко всаженный в тело охотничий нож.
Игорь Николаевич опустил фонарик и перевел дыхание. Первым пришло чувство досады, поражения. "Сам
Мазин покинул мастерскую и спустился на второй этаж. На столе горела керосиновая лампа с низко забранным фитилем. В кресле, положив голову на спинку, дремал Сосновский.
– Подъем, Борис. Есть новости.
Сосновский вздрогнул и заморгал.
– Неужели взял?
Мазин влил в стакан вина.
– За блестящую победу криминалистической школы профессора Сосновского!
– Смеешься? Я ж доцент.
– Это по табели о рангах. Для меня же ты теперь академик. А также мореплаватель и плотник. И герой на общественных началах. Ты все угадал, Боря... Сходи, посмотри сам... а я, пожалуй, выпью.
Когда Борис Михайлович вернулся, Мазин заедал вино куском хлеба с холодной медвежатиной.
– Ничего себе обмишурились!
– Будем точны и справедливы: не мы, а я.
– Игорь Николаевич, отодвинув тарелку, достал записную книжку и карандаш.
– Поэтому шутки в сторону. Начнем с наименее подозрительных. Первым я ставлю самого Калугина. Он один из трех наверняка не принимавших участия в убийстве. Двое других - Игорь Николаевич Мазин, о котором мне доподлинно известно, что он невиновен, и Борис Михайлович Сосновский, пребывавший на виду у Мазина.
– Благодарю за алиби.
– Оно понадобится милиции. Еще двух людей мне хотелось бы исключить из круга подозреваемых: Марину Калугину и пасечника. И Демьяныч и Марина с самого начала знали, что Калугин мертв, и у них не было необходимости резать его вторично.
– Тогда вычеркни их.
– Охотно бы... Однако история слишком запутана, чтобы быть категоричным хоть в чем-то. Пока отчеркну их от других, которых ты мне перечислишь.
– Кушнарев, архитектор.
– Бывший архитектор. Есть. Олег, турист. Два.
– Егерь Филипенко - три. Учительница исключается.
– Посмотрим. Пишу, Галина - четыре. Постой, а сын? Я его весь вечер не видел, кстати. Валерий - пять, Вот и обойма. Что скажешь?
– Не могу даже отдаленно предположить, зачем одному из них понадобилось покушаться на Калугина.
– Попробуй от противного. Зачем им, вернее, почему не было нужно?
– Для Кушнарева смерть Калугина - тяжелый удар.
– Они старые друзья?
– Как-то Калугин упомянул, что многим обязан Алексею Фомичу. А тот фигура странная. Вроде бы пострадал, претерпел, не смог войти в колею, остался на мели.
– Любопытно, однако
– Его ты знаешь не меньше моего.
– Почему он живет у Калугина?
– Тот принимал всех, кто ни появится в Дагезане.
– Итак, личность случайная, а ограбление исключено. Но есть в нем что-то замкнутое, скрытное. И решительное одновременно.
– Психология?
– Увы. Одна психология. Кто на очереди?
– Матвей. Человек наверняка решительный. С Калугиным отношения неровные. Тот возмущался браконьерством, но охотно покупал у Филипенко мясо и шкуры. Ему привозил патроны.
– Заметим. Галя? Согласен, что она меньше всех похожа на убийцу, но не все убийства совершаются в одиночку.
– Чушь! Вычеркни учительницу!
– Номер пять?
– Вот это номер, прости, каламбур. Сын. Сам видел, каков. Но в отцеубийство верить не хочется.
– Мне тоже. Однако где он был весь вечер?
– Когда мы пришли, Валерий откупоривал бутылки.
– Ножом?
– Тем самым?
– Похожим. Придется проверить.
– Мазин посмотрел на часы.
– Время бежит. Положеньице... Природа заключила двух сыщиков в старый добрый мир Шерлока Холмса. Даже отпечатки пальцев для нас практически не существуют. Одни умозаключения. А мы избалованы техникой, умными экспертами, энергичными оперативниками...
Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.
– Вижу - огонь. Решил зайти сказать.
– Он показал пальцем в потолок.
– Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?
– Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?
– Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.
Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.
– Откуда вы знаете про мост?
– спросил Мазин.
– Да сбегал. Я как стал звонить, молчит, зараза. Факт, столбы понесло. Значит, и мосту не устоять. Я ремонтникам двадцать раз говорил: на соплях держится. Все ж, думаю, нужно сбегать. Пошел - точно.
– Трудно было идти?
– Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.
– Выпей, Матвей, согрейся, - предложил Сосновский.
Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.
– Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.
– Хорошее дело - крепкая воля, - сказал Мазин.
– Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.
– Не потревожим?
– заколебался Филипенко.
– Не беспокойтесь.
В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея Егерь прищурился и наклонился над тахтой.
– Шестнадцатый калибр, не иначе, - пояснил он профессионально.
– Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете...
Возразить было нечего.
– Сам-то что скажешь?
– Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.