Три года счастья
Шрифт:
Любовь останется в сердце и самом потаенным уголку души.
“После того, как все рухнет, мы будем стоять на руинах, и я буду держать твою руку, Катерина, даже если ты не простишь…”
В последний раз.
— Элайджа, ты признал свою вину и должен отпустить, разбить на части, принести любовь в жертву, во имя семьи в последний раз, — неразборчивым бурчанием, не разрывая поцелуя. Потому что поддалась. Потому что им мало друг друга. Потому что без него, удушье и смерть.
Потому что без него она беззащитна. Потому что без нее этот
— Я люблю тебя.
Руки на плечи, и ближе, ближе. До самого сердца.
Звонком клинков и гулом колоколов в голове: “Живи, Катерина я отпускаю тебя. Я так испугался, что ты меня не простишь.”
Она сегодня на вкус, как сладкая карамель, только в смешку с чем-то кислым, потому что этот поцелуй прощальный.
Поцелуй прощения.
Последний поцелуй.
Последние секунды.
Прощение.
Наверное, он все понимает, потому что брюнетка не задает лишних вопросов, отвечает на поцелуй, обвивает за пояс руками, притягивает ближе и ближе.
— Все хорошо, Элайджа, ты слышишь? Все хорошо. Я в порядке. Я пойду?
— Иди, моя Катерина… Прости…
Дальше ему нельзя.
Она выкраивает стыдливую улыбку на губах без промедления тянется к нему навстречу. Майклсон изумлённо принимает её объятия, счастливо закрывая глаза. Впервые вдыхает её аромат — сладковатый, цветочный, пьянящий. Лепестки свежих роз. Роз, шипы которых ранят до крови его кожу. Чувствует громко бьющееся сердце в её груди. Слышит сиплое опаляющее дыхание на плече. Видит трепещущие пальчики, крепко цепляющиеся за его шею. Он всё равно не отпустит, больше не сможет, но должен.
Отпустить.
Дальше она уходит, не оборачивается. Идет вперед, потому что их пути расходятся.
Вышагивает аккуратно в ярко-красных босоножках на высоком, тонком каблуке. Каблук проваливается, потому что она идет по песчаной дороги. Трудно идти вперед без него.
Трудно идти по такой ровной дороге, потому что жизненный путь не может быть прямым и ровным.
Все.
Дальше ему нельзя.
Дальше одной.
Дальше дышать и глотать воздух по раздельности.
Нельзя идти за ней.
Нельзя идти по этой ровной дороге.
Нельзя, потому что он выбрал другую дорогу: крутую, каменистую, залитую кровью.
Нельзя, потому что она не простит.
Последние секунды и он кусает губы, до крови, скрещивает руки на груди и прислушивается к тиканью наручных секунд.
Последние секунды, прежде чем она исчезнет, раствориться.
Вдох.
Их ни стало за секунду.
Взволнованный шёпот ей вслед и он расплыться в радостной улыбке:
— Прости, Катерина…
Пробуждение тоже быстрое, словно ледяной водой окатили, вымыли сон из-под век. Выдыхает потерянно, не желая открывать глаза, отпускать темноту — а вдруг чудо ещё вернётся?
Вдруг они еще будут вместе и она простит?
Ещё с минуту ему тепло.
Потом
Не от холода, верно, а от картинки с привкусом запоздалой надежды и горчащего сожаления под языком: Так могло бы быть. Если…
Если бы не кровь. Эта рубиновая, кристально-чистая кровь, которая делает из него монстра, не была той гранью, что не перешагнуть, пока не прольёшь её и не выпьешь всю до капли.
Если бы не семья. Благородная фамилии, нажитым врагам, традициям, правилам и порядкам. Майклсоны вроде королевской вампирской семьи. Он всегда искал искупления для семьи и будет искать. Он всегда будет жертвовать всем ради семьи.
Если бы не война. Та, что длится уже много лет, забирает сотни и тысячи жизней, та, в которой справедливости ни на грамм. Может Клаус и ублюдок, но в нем много гордости с рождения. Много чести в том, чтобы исполнять приказы, когда угрожают твоей семье? Да. Но зато он поддался на уговор брата и спас Хейли, ребенка. Безумие и жестокость. Он станет королем и свергнет Марселя. Он уже объявил войну.
Жить дальше и простить.
Элайджа спускается в гостиную, где встречает Хейли, которая кашляет от пыли, пытается разобраться с мебелью и сбросить тяжелую ткань с колыбели.
— Сейчас ты самый важный человек в этой семье. Тебе нужен хороший дом. Хотел тебя спросить. Кто-нибудь интересовался тем, как ты себя чувствуешь?
— По поводу случайного ребенка от случайной связи с психом?
— По поводу материнства.
— Ну, меня бросили сразу после рождения, а приемные родители выбросили меня из дома сразу же, как я обратилась в волчицу. Так что я не знаю, как я отношусь к материнству, потому что мамы у меня никогда толком не было.
— Я всегда буду твоей защитой. Даю тебе слово.
— А благородный Элайджа всегда держит свое слово.
Клаус облокотился о дверной проем и появился во время. Во время, чтобы отвлечь своего брата и свершить задуманное.
Сражаться в этой войне в одиночку, потому что Никлаус Майклсон одинокий волк.
Когда кинжал был прижат к черной ткани, пронзает ткань и входит в сердце брата. Кровь выступала, обозначая позорное слово, — не грязная, самая обычная кровь. Красная.
Кровь засохнет и Элайджа простит его. Всегда прощал.
Когда кричал. Когда смотрел в глаза и словно просил этого не делать, а Клаус не смел шевельнуться, только лезвие пронзило сердце.
— Я хочу завоевать этот город, отобрать у Марселя то, что ему дороже всего. Но у меня есть одно уязвимое место, одна слабость, которую он сможет использовать.
— Какую слабость?
— Тебя. Прости меня, брат.У любви нет силы, милосердие делает тебя слабым, семья делает тебя слабым. Чтобы победить в этой войне, нужно воевать в одиночку.
А сам себя — простит? Сумеет? Найдёт достаточно оправданий? Какой же жалкий Клаус Майклсон в этот момент. Просит прощения, зная, что будет прошен. Желает быть сильным, но даже у него есть слабость.