Три года счастья
Шрифт:
У Кетрин Пирс всегда есть идея и эта идея заключается в том, чтобы лечь со Стефаном в сейф и быть рядом, касаться лица, заставлять смотреть в глаза, касаться кожи и этот жар дыхание, желание коснуться губ.
Он ведь когда любил ее, они сгорали в одном огне.
— Я здесь. Я с тобой. Мы вместе.
Правда блондиночка все портит открывая крышку сейфа.
— Было так тихо, я начала волноваться.
В этот раз Стефан выбрался живым, не пошел на дно.
«Да что в ней такого?» — с
Все же она всегда получает чего хочет, а сейчас она хочет Стефана Сальваторе.
Сегодня она расставляет свои сети именно на него.
Украли сердца друг у друга.
Он ведь любил ее когда-то, так почему не сможет полюбить вновь?
Кетрин гордо высоко подняв голову, вошла в гостиную. Высокомерно оглядев помещение, она сразу же бросила взгляд в самую даль, на пламя в камине.
Стефан все еще в ее сердце и он помог ей, а Кетрин отплатила ему той же монетой.
Спасать друг друга.
Её плавные движения были полны грациозности, голос словно гипнотизирует. Стефан в замешательстве свёл брови, когда заметил ее взгляд, изо всех сил старающейся не показывать эмоции перед другими, а руки скользят по его груди.
— Чтобы ты знала я сломал только один стул.
— Это был уродский стул! Обойдёшься без него.
— Видимо ты была права. Мне было легче сосредоточится на физической боли, чем на расставании. Мне нужно жить дальше.
— Значит, ты признаешь. Я знаю, что делаю.
— Честно говоря, я никогда не знаю, что ты делаешь, Кэтрин.
— Стефан, иногда… я тоже. Как сейчас…
Одна драма и тот поцелуй.
Одна драма.
Одна ночь.
Любовь — это когда ты отдаёшь, и тебе хочется отдавать ещё больше.
Страсть — это когда ты берёшь, и тебе хочется брать ещё.
Она желает Стефана Сальваторе и получает его, просыпается в его постели, он попался в ее сети и Кетрин смеется, понимая, что проснулась в его постели и знает, что получила его, правда седые локоны не выглядят сексуально.
Сбежать, удариться о дверной косяк, сама не своя, но она слышит смех Стефана.
Любовь и вечность синонимы?
Нужно спешить на тренировку, ведь не зря же она платит Метту, но столкнувшись с Деймоном она не упускает момента задеть его.
— Ты знаешь, он тоже её не видел. Я знаю, потому что всю ночь мы были вместе.
— Послушай, у меня были действительно паршивые два дня, понятно? Если ты подразумеваешь то, что я думаю, ты подразумеваешь…
— Почему? Что ты думаешь? Что наши горячие, обнаженные тела соприкасались в незабываемой страстной ночи?
— Меня сейчас стошнит.
— Отлично! Тогда моя работа здесь сделана. Пока-пока.
Она ведь всегда желала знать,
Это было вчера, а сегодня она получила заслуженную пощечину от дочери, которая имела права на нее злиться. Сегодня все ее мышцы болят, кости ломят и седина.
Ей страшно смотреть на себя в зеркало.
Страшно думать, что завтра может не наступит. Страшно от мысли, что она больше никогда не откроет глаза.
На кого злиться и кого обвинять?
Себя? Правильную Елену, которая впихнула в ее глотку лекарство?
Легче не кого не винить и принять неизбежное.
— Посмотри на меня. Я умираю, Стефан!
— Я это знаю. И уверен, что ты найдёшь способ выкрутиться.
— Нет, в этот раз это точно. Посмотри, я умираю. Что нужно сделать, чтобы заслужить хоть немного прощения?
— 147 лет — слишком долгий срок, чтобы простить всё за одну ночь.
— Одна ночь — это вечность. Ты никогда не посмотришь на меня так, как смотришь на Елену, да? Спокойной ночи, Стефан.
— Эй. Мне жаль, что ты умираешь.
— Поверь, мне тоже.
Жаль и он разделяет с ней боль, держит за руку.
Держит до самого конца, сидит с ней рядом в постели и желает поддержать.
Она была одинока пять веков.
Пять веков одиночество, тьмы и моря крови.
Одиночество и желание жить сделали из Катерины Петровой Кетрин Пирс.
Погрязла в одиночестве, а сейчас Стефан просто желает поддержать ее, освободить, чтобы она не осталась одна на смертной одре, пока все остальные отмечают смерть той, что всегда выживает.
— У меня есть морщины на руке?
— Ничего нет.
— Если моя кожа начнёт дряхлеть, возьми нож и сразу же вонзи его мне в сонную артерию. Хорошо?
— Хорошо. Знаешь, даже на смертном одре ты самовлюбленная.
Наедине с Деймоном и если бы не Лиз Форбс он бы задушил ее еще тогда, когда. Кому есть дело до сучки Кетрин Пирс и Деймон Сальваторе с танцевал бы на ее могиле.
— Уходи прочь! Ты недостаточно поиздевался?
— Так? Помнишь, как ты внушала мне зарезать себя?
Дрожать, кричать и ненавидеть себя, когда видит Дженну с кухонным ножом в руках.
Боль такая реальная.
Кричать.
— Бедная тетя Дженна, мне пришлось внушить ей, что она сама упала на нож. Она так запуталась.
Срывать голос, когда одна иллюзия сменяется другой. Теперь Джон Гилберт отрезает ее пальцы в отмест. Но с кем Кетрин Пирс обходилась хорошо? Теперь расплачивается за грехи, а Деймон только развлекается, наслаждается ее страданиями.