три года

Казанова яшка

ну что же ты медлишь? бери – пали!..

ну что же ты медлишь? бери – пали! я буду мишенью охотно, поверь мне. прицелься спокойно, по крику «пли» нажми на курок равно хлопни дверью. мне нынче понятны обычаи стран, где воют гиены, где собственным ядом отравлены змеи, где бродит страх с отчаяньем под руку, где наяды не смотрят в глаза, но почти насквозь тебя рассмотреть умудряются. четко я вижу стену – то место, где гвоздь жил раньше, а нынче осталась что-то похожее на след от пули. пли! мне нравится думать о том, что выстрел придется в крылышко. левое ли? не знаю. но после готова выслать с небес тебе ангельский талисман. ты думаешь, вряд ли взлечу настолько? посмотрим. так в крайних строках письма стоит постскриптум равно «постой-ка!» постой после выстрела. нам спешить наверное некуда. характерно: почти невесомые этажи для

ног, избавившихся от тела. я очень хочу, чтобы ты жила дышала любила смеялась пела. почти невесомая тишина для тела, избавившегося от тела. 2005/06/15

в колени – всем женщинам, что меня берегут...

1. в колени – всем женщинам, что меня берегут, мочат ступни, стоя на берегу, мечут бисер, икру или просто соль, приходят ночью в мой беспокойный сон, бьют по щекам, по пальцам или под дых, юбками машут яркими, чтоб под их пестрой гуашью спрятать меня от гроз – тычусь в полную силу. и в полный рост складываюсь, как перочинный, как паззл, как эквилибрист, удержавшийся на руках между землей и облаком. говорю, засунув ладони по корень в карманы брюк, смущаясь своих, обкусанных до основ, ногтей, с п а с и б о тишайшее, сбивающееся с ног, + с ритма, + с мысли. с п а с и б о за каждый раз, когда я беспомощным дымом цепляюсь за вас. 2. и что бы ты, нежность, ни говорила мне как ни сверкала бы пряжкою на ремне, куда бы ни посылала и ни гнала, чем бы ни била ты, с кем бы ты ни была, я буду любить тебя так, как люблю давно. или сильнее. или больнее. но буду любить тебя. можешь принять, как факт, можешь отрезать, как слишком длинный рукав, можешь забыть, заморозить, замять, замыть, замучать, запачкать или опять забыть, чтоб наверняка, если нужным сочтешь такой ход действия пьесы. небушка протокол ведется исправно, посмотрим с тобой вдвоем, что нарисуется, что напишется в нем. и чтобы ты, нежность, стекала в мою гортань, чтоб била по телу разрядами тут и там, чтоб спать не давала, чтоб выжгла дыру в кишках, чтоб крепче травы, крепче белого порошка меня приучила к себе, чтоб пытала, как эквилибриста, дрожащего на руках, чтоб трубкой бриаровой грела кусочек рта, по телу разрядами била и тут, и там, я имя твое выжигаю по клеткам и в тебе прорастаю листочками клейкими. 3. я – паутинка. мне хочется, чтоб паук скорее со мною закончил, но никому меня не сдавал. 2005/06/16

чтобы вернуться в париж, достаточно выпить дождя...

чтобы вернуться в париж, достаточно выпить дождя из тонкого горла бутылочки с надписью витиеватой, немного подумать, подумать еще, подождать, кожей прочувствовав вены и вольты и ватты. выйти на улицу бро, обалдевая от рук, влажно текущих по шее за шиворот, не спотыкаясь. промокнуть как следует, теплые плечи вокруг считать за забор, а движенья по лужам – за танец. тихонько дышать через раз, сберегая невдох для тебя, накапливать воздух дождливый (вдруг пригодится однажды, когда будет засуха), в пальцах табак теребя, шагать по дождю под дождем, принимая как жажду желанье остыть, остудиться, ослабнуть, оставить жару термометрам ли или, может, врачам + таблеткам. но мокрые руки, сдирают с меня кожуру и твердо пихают в московское душное лето. 2005/07/19

девочек ласковая пыльца...

девочек ласковая пыльца кружится кружится у лица кружится кружится улица блять юля у мамы умница? 2005/07/19

суицидальные наклонности...

суицидальные наклонности, умение вязать узлы, особое стремленье к ловкости в условиях еще не злых, но жестких для того достаточно, чтобы предчувствовать войну – такой вот у меня посадочный талончик. 2005/07/20

на мокрых патриках утренние пьяницы...

на мокрых патриках утренние пьяницы новый день наматывают на палец. спортсмены протаптывают дорожки к долголетию, сгибая локти, как кузнечики – колени. моя первая сигарета в половине восьмого является началом грядущего московского смога. моя первая чашка кофе ложится в основу нервозной бодрости, смело толкая слово «спазм» к самому краю желудка. аккуратно внедренные в две небольшие лунки, влажные от недосыпа глазные яблочки-шарики внешнюю вселенную без любопытства обшаривают, будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего. психоанализ как повторение пройденного вызывает во мне живую тоску по родине, которая с картинки в моем букваре + с верных товарищей. в этой тоске неутомимо варятся: моя первая увлеченность (рыжая девочка жанна); младшая моя-не моя, которую я обижала; запах маминого халата, висящего в прихожей; сначала желание, затем – страх быть на маму похожей; первый мальчик, его тонкие руки гитариста; первые залпом выпитые ядреные триста или все пятьсот? дешевая еда без аппетита; чувства

дешевле еды аналогичны субтитрам какого-то фильма. в нем главная героиня напоминает своей подвижностью то ли дождь, то ли иней; боязнь. сначала – глухой, черной, вязкой бессонницы, затем – назойливого, беспардонного рассветного солнца; снова въедливый, как дым, запах маминого халата; таскания по врачам, тюремная больничная палата; жажда жалеть себя за всех, кто не до; режущее зрачки синевой небо с одиннадцатого этажа квартиры на челомея; привкус крови во рту от того, что сказать не умею, те слова, которые выжигают дырку в кишках; смутный объект желания жить, улыбаться, смотреть на вещи проще, гулять босиком по франции или польше; теплые варежки на руках, их шерстяная нежность перетекает в резинку на шее, бельевую, конечно; слезы; истерики; выстрелы вхолостую; улицы-якоря; бешеный секс; на стуле кровь; ошарашенный папин окрик – бег из родительской спальни; чужие окна без штор, как без век глазные яблочки-шарики, которые вселенную вне меня без любопытства обшаривают. будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего. 2005/07/21

я хочу с тобой близости, нежной, как снег...

я хочу с тобой близости, нежной, как снег только выпавший, или как дождь над парижем, или небо. оно опускается ниже, если спать вперемешку и видеть во сне город детства в оранжевых каплях слюды, в янтаре полнолуния, в мареве лета, в двух косичках упрямых, в штанах из вельвета, на коленках протертых. пылинки-следы пребывания нас в данном времени лишь обнаружат для тех, кто появится после, неразрывную, тоненькой линией, подпись, словно строчку на карте по буквам «п а р и ж»; подчеркнут обреченность тебя на меня и обратно, взаимностью нас обжигая до изнанки, она невозможно живая, и ее невозможно же нам поменять. 2005/07/21

заперта в себе, как в карцере...

заперта в себе, как в карцере. сколько место дислокации не меняй, дрожит в подбрюшии странный страх. его удушливей только лето. будто панцирем покрываюсь. искупаться бы, вымочить себя до косточек. светофор, глядящий косо, чем мне не друг, глазастый заенька? пешеходных рек мозаика перемешана – не сложится. на асфальте мальчик рожицу начертил. 2005/07/22

забери меня, милая. заберись...

забери меня, милая. заберись в моих вен безвыходный лабиринт, подожги мне кровь, подари мне тыл – что еще, черт возьми, можешь сделать ты для меня? мой ребенок умыт, одет, калорийность какую-то на обед съел, он в порядке, в порядке, он даже мил, он вовсю с другими играет детьми, он смеется, он жалится блеском глаз, он целует меня, как в последний раз, уходя на войну ли или в детсад, я, признаться, не помню его лица – так старательно в зеркало не смотрюсь! 2005/08/24

запираю дверь плотнее...

запираю дверь плотнее, запиваю красным соль, каменею, цепенею, по утрам хожу босой по паркету ли по камню – все равно. моим ногам еле стертым потакаю. это, надо полагать, все, что я для них умею – босиком по суете. каменею, цепенею, перед сном пасую. тем, что приходит ровно в полночь без оглядки на прогноз. я кричу, зову на помощь, я выстанываю sos. приходи ко мне напиться меда, крови и вина. «то ли кошка, то ли птица, то ли женщина» она? 2005/08/26

идет на цыпочках. как мальчик...

идет на цыпочках. как мальчик, которому запрещено шуметь, себя вождем команчей воображая; как щенок, еще шатающийся, будто хмельной; как женщина, с утра уставшая от ласк, не бурных, но будоражащих, с ума сводящих; как простуда, как герпес или ОРЗ; как шарф, сползающий со стула; как игрек, что, втекая в зет, уподобляется наскальным рисункам, молнии, мечу; как бабушка, шурша носками, держась за стенку, но ничуть не мучаясь своим столетьем; как вой водопроводных труб; как синий цвет на изоленте, текущей из отцовских рук; как рот с обрывками абсента, признаний, обвинений, лжи, стихов; как в выходной из центра – по деревням поток машин; как шопот; как пощечин метки – три красных от виска к углу абсентовому; как memento без продолжения; как лун слияние нежное; как горечь все тех же лун; как анальгин, боль истребляющий; как гонщик, спешащий в никуда; как гид, ведущий в никуда; как гиря – из рук спортсмена тяжело; как (черт бы драл!) как аллергия; как жар на воспаленный лоб; как уксусное полотенце, смывая этот жар; как гид, ведущий в никуда... не деться ни мне, ни тысячам других от этой осени. ни шанса спастись. нет потаенных троп. мы будем пить глинтвейн и жаться друг к другу в тесноте метро. 2005/08/30